Будучи гораздо умнѣе своего мужа, Елисавета воспользовалась симъ случаемъ, и взяла надъ нимъ поверхность. Кстати угрожая ему открытіемъ тайны, она дѣлала изъ него все, что ей хотѣлось. Но вмѣстѣ съ тѣмъ, по легкомыслію своему, не имѣла она искуства быть великодушною, и утвердить власть свою на твердомъ основаніи. Врожденное чувство властолюбія, и гордость, завлекли ее; она употребила во зло приобрѣтенную случайно поверхность. Слишкомъ натянутая струна всегда лопнетъ, и Елисавета сама себя лишила, по неловкости своей, благопріятнаго случая сохранить поверхность власть надъ мужемъ на весь вѣкъ.
По несчастному -- и весьма несправедливому предубѣжденію, нарушеніе вѣрности извиняется мужчинѣ, когда женщину подвергаетъ оно, напротивъ вѣчному посрамленію. Князь Рамирскій вскорѣ успокоилъ совѣсть свою, послѣ сцены съ женою въ присутствіи Софьи. Онъ началъ думать, что не онъ первый, и не онъ послѣдній преступникъ такого рода, что почти всѣ мужья такъ поступаютъ, и притомъ жена его, позволивъ себѣ наговорить ему столько грубостей и ругательствъ, довольно отмстила ему, и получила уже все удовлетвореніе. Разсуждая такимъ образомъ, хотя и не принялъ онъ намѣренія продолжать далѣе связь свою съ Лезбосовою, но постепенно успокоился, и пересталъ упрекать себя.
Софья слышала только оправданіе сестры; съ мужемъ ея старалась она избѣгнуть объясненія. Преступленіе его, по мнѣнію Софьи, было ужасно, хотя она не могла также оправдать и Елисаветы. Разсматривая предметъ въ томъ и въ другомъ отношеніи, она, съ горестію, должна была внутренно увѣришься, что надежда на счастливую и спокойную жизнь для Рамирскихъ уничтожилась на вѣкъ
Князь Рамирскій, бывъ уже объявленъ въ семействѣ жены своей человѣкомъ развратнымъ, не имѣлъ болѣе нужды щадить ее, и, по крайней мѣрѣ, хоть для приличій, сохранять наружность согласной жизни. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ видѣлъ, что если въ общемъ мнѣніи и не будутъ слишкомъ строго осуждать его, но все онъ уже потерялъ на вѣкъ уваженіе Софьи и Свіяжской; это еще болѣе увеличивало негодованіе его противъ жены.
Елисавета сама чувствовала, когда гнѣвъ и запальчивость ея укротились, всю неосторожность свою, и упрекала себя, какъ обыкновенно случается съ людьми вспыльчивыми и бѣшеными. Пребываніе Софьи служило ей нѣкоторымъ покровительствомъ; мужъ ея всегда поступалъ съ нею въ это время снисходительнѣе и лучше. Она убѣдительнѣйше просила Софью остаться, и, чтобы еще болѣе придашь силы просьбѣ своей, рѣшилась уговаривать ее при мужѣ; но опять поступила она съ большою неловкостью.