Мои пальцы едва заметно двигались, словно в детской игре в «паутинку», сплетая и затягивая невидимые нити. В Кружевах они были не просто видны — они неистово сверкали тускло-багровым пламенем, обвивающим ленты из стали, которые захлестнулись вокруг жертвы и затягивались всё сильнее — на его узоре и на теле, обездвиживая в Сумраке и неотвратимо забирая голос, цвет, дыхание в Кружевах.
Но лишь не-Вэй могли подумать, что мой соперник обессилен и уже побеждён. Аллен атаковал резкими, жгучими, как осиные жала, ударами. Всё-таки он был частью Поля Каэрина — опасного, беспощадного и блистательного. Быть беспомощным он просто не мог — как и тем, кто легко сдаётся.
Однако против лучшего из учеников Каэрина шансов у него не было. Дети Боли не отступали никогда, пока малая часть их сути, завиток узора, проблеск сознания — хоть что-то оставалось живым, пусть уже и не в Сумраке. Такие ходили о них слухи, а ведь даже в снах не-Вэй немало правды — и в страшноватых сказках о Детях Боли её было куда больше, чем думали те, кто рассказывал эти сказки. Я ловил ядовитые иглы чужой Чар своим огненным веером — крылом — песней, и эта песня смеялась. Сминая кружево противника путами из жидкой стали, впиваясь в него, опаляя. И в то же время — обдавая холодом зимнего урагана. Сейчас я был на грани и понимал это. И только понимание меня держало. За долю мгновения до того, как веер полностью освободится — и ринется уничтожать. Рвать чужое кружево в клочья, сжигать дотла и наслаждаться, наслаждаться… красотой боли, красотой смерти и власти. И чья это боль, чужая или своя, совершенно неважно.
Я едва успел договорить последнее слово, как ощутил, что грань словно сама ищет меня. И что, кажется, остановиться я неспособен. Или кто-то подталкивает меня. Он уже не атаковал, и сам я ослабил хватку… попытался ослабить. Но мои огненные ленты не только мне принадлежали теперь, или я всё же утратил контроль по собственной вине — я не стремился сейчас понимать, я просто пытался всё прекратить, а мальчишка, схваченный моей — или не моей уже? — силой, задыхался и умирал. И тут между нами рухнуло лезвие изумрудного света, отсекая струи моей энергии от пленника и освобождая… обоих. Во всяком случае, я воспринял вмешательство Каэрина как освобождение. И едва сдержался, чтобы не выдохнуть с облегчением, всему Сумраку и, что хуже, Мерцанию показывая свои чувства, свою слабость.
Аллен, до сих пор вполне смахивающий на покойника, шевельнулся в кресле, избегая взгляда своего Луча. Бедняжка. Ему и без меня не позавидуешь. За этот маленький милый скандальчик милорд ещё спустит с него шкуру куда более эффективно и болезненно, чем сделал тут я.