Достойные леди и лорды, один за другим, без колебаний поднимали веера, раскрытые алой стороной, цветом согласия. Чёрных, протеста, не было вовсе. Орден не голосовал, разумеется, — однако мог наложить вето, и несколько последних секунд Чен высматривал внизу Лайана, безмолвной просьбой пытаясь дозваться: встань, запрети. И уже зная, что этого не будет.
Они не поняли, они все. Звезда поняла… но видимо, верить отказывалась — или просто никто не знал, как высказать понятое вслух.
«Всё так просто. И сразу становится ясно, зачем нужна была гибель Аллена — бессмысленно, глупо, при всём Совете… Не бессмысленно, нет. И не именно его, а кого угодно, любого Вэй… бросившего оскорбительную фразу в адрес Ченселина Тариса? Или я был случайной фигуркой в игре, как и бедняга Аллен, камушком шэн, взятым без особых тонких расчётов, лишь потому, что попался под руку? На Совете стычки неизбежны. Он мог воспользоваться любым подходящим «камушком» — я лишь облегчил ему задачу, услужливо подсунув себя для этого хода, для нанесения удара… который нанёс не я. Тот, кто подделал песню моего Кружева, находясь в связке с тремя Лучами, без труда мог сделать это и сейчас. И не только со мною.
А теперь, полюбовавшись сражением Вэй и оценив заботу и предусмотрительность Брэйвина, эти наивные люди одобрили закон, по которому каждый, кто осмелится в чём-то его обвинить, тотчас будет пленён и оставлен без Кружев. «Для выяснения»… но так просто сказать потом, что виновный сопротивлялся, атаковал — и защищаясь, пришлось убить его. Так просто.
Кто, кроме меня, понимает, что сейчас Совет единогласно отдал безграничную власть в руки Верховного?
Я закрыл глаза, тихо и ровно дыша. Так и впадают в безумие? Действия Брэйвина вполне объяснимы заботой и осторожностью. Он бережёт Звезду… а мы с Алленом затеяли свару сами, и кто бы ни подталкивал нас, но я мог не принять его Вызов. И в первую встречу, где уж точно Брэйвина не было, мог с ним не развлекаться. И Открытого убил, пусть не желая, я сам.
Но если допустить, хоть на миг, что его игра — не бред, а реальность, и моё участие в ней вовсе не случайно, что он каким-то образом спланировал всё это — и контролировал меня…
А я уже не могу ничего сказать. Ещё вчера, ещё час назад… но его закон связал мне руки вернее стальных цепей — мне и любому Магистру. Любому Лучу. Всем нам. Как красноречиво и жалко затянулось это звёздное молчание».
Он шагнул из теней и с улыбкой свёл ладони, разбивая тишину звоном аплодисментов. Миг или два слышны были только они. Затем прибавились чьи-то ещё; вскоре аплодировала вся Звезда. Он смотрел на Брэйвина, спокойно и прямо, и продолжал сияюще улыбаться.