Трясины. И он пылал… всё сходится. Но, Мерцанье, почему именно сейчас? И при чём тут Джаэлл?
— Рассказывай по порядку. — Чен усмехнулся: — Начиная с момента, когда от меня толку уже не было.
Юноша предпринял безуспешную попытку прикинуться невозмутимым.
— Ну, мы ушли в Кружева и в связке направились к Камню. А едва вы его коснулись, пошло веселье. Я сперва думал, так и должно быть, а потом чувствую, связка рвётся, а в Сумраке вы… — юноша сделал неловкую паузу. — Я еле вышел. Он меня не отпускал. Вспоминать жутко.
— Джаэлл, дорогой. Твоё изложение очень образно, но несколько, я бы сказал, беспредметно. Что ты подразумеваешь под словами «веселье» и «не отпускал»? Ты всё-таки Вэй, а не менестрель в трактире.
Джаэлл, конечно же, обиделся. Шпильки в адрес менестрелей всегда были верным средством задеть его достаточно сильно, чтобы заставить на время позабыть о разнице меж учеником и Лучом.
— Весельем, — с язвительной ноткой уточнил он, — это, разумеется, называть не стоило. Простите, я выразился неверно. Неожиданное и пугающее зрелище в Сумраке и более чем странное в Кружевах. На миг вы полностью исчезли из Чар, но так, словно что-то вас выбросило рывком. А потом ваше Кружево ослепительно вспыхнуло белым, и затем переливалось всеми оттенками пламени и завывало, как ветер в бурю. Пронзительные, дикие звуки. Мне казалось, они хлещут меня, как плети… но и завораживают.
— Вот как? — негромко проронил Ченселин. — Почему?
— Я не знаю. Они были невыносимы, и в то же время прекрасны. Невыносимо прекрасны. — Юноша с усмешкой пожал плечами: — Я же сказал — странно. И страшно, и больно, и восхитительно. Камень, и те звуки, и я сам, — всё слилось в одном узоре, и он ужасал, и он был самой сутью Красоты. — Он вздохнул. — А в Сумраке ты кричал. (Чена даже сейчас развеселило, как легко мальчик, во власти образов Чар, сбивается с почтительного «милорд мой Магистр» на «ты» равного к равному). И рвался к Камню — будто привязан и не можешь дотянуться, а он нужен тебе, как воздух. Но твоё Кружево с той же силой рвалось прочь от него. — Он помедлил. — И со мной было то же. Он звал меня, и я противился, как мог, а сам страстно желал подчиниться. Так желал, что это и пугало. Вырвался и нырнул сюда. Зря? Или нет?
— Нет. Вэй должен верить мелодиям Кружев. — И вдруг, поддаваясь мальчишескому безрассудству, которое в детстве заставляло его дерзить Каэрину, спросил: — Джаэлл, ты хочешь стать Пламенеющим?
— Я? — юноша рассмеялся. — Ну, я ещё не свихнулся. Как Вэй в здравом уме может этого хотеть!
— А могущество Камня? Как там в легенде — «нет силы, что с ним сравнится, и нет предела власти»?