— Ты дурак, — прошептал я. — Кинул мне свою жалость, как кость собаке, и решил, что купил меня с потрохами? Если тебе взбрело в голову видеть меня милым и ручным, то я буду мурлыкать всякий раз, как потянешься погладить? В трясины такую дружбу! Ты меня совсем не знаешь. А узнал бы — и конец лепету о друзьях! Я умею ластиться к тем, кто сильнее, и смеяться про себя. Моя жизнь полна грязи и притворства — значит, мне она и подходит. Разве не за это я был в вашем эллине?! Ты ж стоял рядом — первый прибежал поглазеть, как я буду дёргаться под кнутом и кричать! А я сыграл отлично, правда? И скулил у ног вашего Лорда Трона, и лизал ему руки и сапоги, был ничтожеством, как вы и хотели! А когда пожелали, был терпеливым. А потом тебе стало интересно поиграть со мной в другую игру? Ну, а мне твоих игр не надо! Я тебе никто. И никем не буду. И вместе нам делать нечего, Рыцарь. Никаких общих дорог. Никаких друзей. Я тебя не ненавижу, мне просто на тебя наплевать. Абсолютно. Прощай.
Флейта… она вдруг бросилась в глаза — флейта из тёмно-коричневого орешника на белом плаще. Сломать и бросить на плащ обломки? Он разговаривал с Лили… Нет, пусть флейта останется у него.
— На память! — я криво усмехнулся. — Запомнишь меня, верно?
И ушёл. Вот так просто, и никаких уловок, тонких манёвров и неприятных сцен. Я свистел; вокруг вились, щебеча, красногрудые зарянки. Солнце добиралось до меня сквозь листья… Ну и славно! Я-то от солнца не заболею, как неженки из Ордена, способные только болтать да храбриться!
И спасти тебе жизнь, малыш. И впервые после маминой смерти дать тебе почувствовать себя чистым, нужным, талантливым. И напомнить тебе, что такое безопасность, свобода и тепло.
— К чёрту! — птички с испуганным шумом разлетелись. — В трясины его заботу! Мне никто не нужен!
Солнце ехидно посмеивалось надо мной, стегая огненными лучами по лицу. Тропинка спряталась в траве — она тоже меня дразнила. Я поднял глаза: вязы, древние и молчаливые, надменно глядели сверху вниз. Осуждают? Скорее, нет им до меня никакого дела… Такие далёкие, вспомнил я, они терпят нас, пока не нарушим законов. Которых не знаем. Может, я нарушил закон, и Лойрен ведёт меня на казнь?
Вот сейчас он проснулся — а меня нет. И Лили тоже. И куртки.
Сейчас он уже знает, что я не вернусь. Он уже понял. Не мог не понять!
Или нет? Мерцанье, он же совсем ребёнок, с его доверчивыми глазами и бредом о дружбе! Конечно, он мог не понять. Лежит там, голодный и растерянный, и ждёт меня. А я всё дальше… Он боится леса. Он ощущает в нём чужую, равнодушную, властную жизнь. И эта грозная сила смыкается над ним…