Когда я вошел, Альфонс не сказал ничего. Он мельком взглянул на меня и продолжал читать газету. Я присел к столику и погрузился в полудрему. В кафе больше никого не было. Я думал о Пат. Все время только о Пат. Я думал о своем поведении, припоминал подробности. Все оборачивалось против меня. Я был виноват во всем. Просто сошел с ума. Я тупо глядел на столик. В висках стучала кровь. Меня охватила полная растерянность. Я чувствовал бешенство и ожесточение против себя самого. Я, я один разбил все.
Вдруг раздался звон стекла. Я изо всей силы ударил по рюмке и разбил ее.
— Тоже развлечение, — сказал Альфонс и встал.
Он извлек осколок из моей руки.
— Прости меня, — сказал я. — Я не соображал, что делаю.
Он принес вату и пластырь.
— Пойди выспись, — сказал он. — Так лучше будет.
— Ладно, — ответил я. — Уже прошло. Просто был припадок бешенства.
— Бешенство надо разгонять весельем, а не злобой, — заявил Альфонс.
— Верно, — сказал я, — но это надо уметь.
— Вопрос тренировки. Вы все хотите стенку башкой прошибить. Но ничего, с годами это проходит.
Он завел патефон и поставил «Мизерере» из «Трубадура». Наступило утро.
* * *
Я пошел домой. Перед уходом Альфонс налил мне большой бокал «фернет-бранка». Я ощущал мягкие удары каких-то топориков по лбу. Улица утратила ровность. Плечи были как свинцовые. В общем, с меня было достаточно.
Я медленно поднялся по лестнице, нащупывая в кармане ключ. Вдруг в полумраке я услышал чье-то дыхание. На верхней ступеньке вырисовывалась какая-то фигура, смутная и расплывчатая. Я сделал еще два шага.
— Пат… — сказал я, ничего не понимая. — Пат… что ты здесь делаешь?
Она пошевелилась.
— Кажется, я немного вздремнула…
— Да, но как ты попала сюда?
— Ведь у меня ключ от твоего парадного…
— Я не об этом. Я… — Опьянение исчезло, я смотрел на стертые ступеньки лестницы, облупившуюся стену, на серебряное платье и узкие, сверкающие туфельки… — Я хочу сказать, как это ты вообще здесь очутилась…
— Я сама все время спрашиваю себя об этом…
Она встала и потянулась так, словно ничего не было естественнее, чем просидеть здесь на лестнице всю ночь. Потом она потянула носом:
— Ленц сказал бы: «Коньяк, ром, вишневая настойка, абсент…»
— Даже «фернет-бранка», — признался я и только теперь понял все до конца. — Черт возьми, ты потрясающая девушка, Пат, а я гнусный идиот!
Я отпер дверь, подхватил ее на руки и пронес через коридор. Она прижалась к моей груди, серебряная, усталая птица; я дышал в сторону, чтобы она не слышала винный перегар, и чувствовал, что она дрожит, хотя она улыбалась.