Пришли два чиновника в штатском. Врач, успевший тем временем снять труп, встал.
— Мертв, — сказал он. — Самоубийство. Вне всяких сомнений.
Чиновники ничего не ответили. Закрыв дверь, они внимательно осмотрели комнату, затем извлекли из ящика шкафа несколько писем, взяли оба письма со стола и сличили почерк. Чиновник помоложе понимающе кивнул головой.
— Кто-нибудь знает причину?
Я рассказал ему, что знал. Он снова кивнул и записал мой адрес.
— Можно его увезти? — спросил врач.
— Я заказал санитарную машину в больнице Шаритэ, — ответил молодой чиновник. — Сейчас она приедет.
Мы остались ждать. В комнате было тихо. Врач опустился на колени возле Хассе. Расстегнув его одежду, он стал растирать ему грудь полотенцем, поднимая и опуская его руки. Воздух проникал в мертвые легкие и со свистом вырывался наружу.
— Двенадцатый за неделю, — сказал молодой человек.
— Все по той же причине? — спросил я.
— Нет. Почти все из-за безработицы. Два семейства. В одном было трое детей. Газом, разумеется. Семьи почти всегда отравляются газом.
Пришли санитары с носилками. Вместе с ними в комнату впорхнула Фрида и с какой-то непонятной жадностью уставилась на жалкое тело Хассе. Ее потное лицо покрылось красными пятнами.
— Что вам здесь нужно? — грубо спросил старший чиновник.
Она вздрогнула.
— Ведь я должна дать показания, — проговорила она, заикаясь.
— Убирайся отсюда! — сказал чиновник.
Санитары накрыли Хассе одеялом и унесли. Затем стали собираться и оба чиновника. Они взяли с собой документы.
— Он оставил деньги на погребение, — сказал молодой чиновник. — Мы передадим их по назначению. Когда появятся жена, скажите ей, пожалуйста, чтобы зашла в полицию. Он завещал ей свои деньги. Могут ли остальные вещи оставаться пока здесь?
Фрау Залевски кивнула.
— Эту комнату мне уже все равно не сдать.
— Хорошо.
Чиновник откланялся и вышел. Мы тоже вышли.
Орлов запер дверь и передал ключ фрау Залевски.
— Надо поменьше болтать обо всем этом, — сказал я.
— И я так считаю, — сказала фрау Залевски.
— Я имею в виду прежде всего вас, Фрида, — добавил я.
Фрида точно очнулась. Ее глаза заблестели. Она не ответила мне.
— Если вы скажете хоть слово фрейлейн Хольман, — сказал я, — тогда просите милости у Бога, от меня ее не ждите!
— Сама знаю, — ответила она задиристо. — Бедная дама слишком больна для этого!
Ее глаза сверкали. Мне пришлось сдержаться, чтобы не дать ей пощечину.
— Бедный Хассе! — сказала фрау Залевски.
В коридоре было совсем темно.
— Вы были довольно грубы с графом Орловым, — сказал я казначею. — Не хотите ли извиниться перед ним?