Жаффе сидел один в своем большом кабинете. Когда я вошел, он поднял поблескивающую лысиной голову и угрюмо кивнул в сторону большого окна, по которому хлестал дождь:
— Как вам нравится эта чертова погода?
Я пожал плечами.
— Будем надеяться, что она скоро кончится.
— Она не кончится.
Он посмотрел на меня и ничего не сказал. Потом взял карандаш, постучал им по письменному столу и положил на место.
— Я догадываюсь, зачем вы меня позвали, — сказал я.
Жаффе буркнул что-то невнятное.
Я подождал немного. Потом сказал:
— Пат, видимо, уже должна уехать…
— Да…
Жаффе мрачно смотрел на стол.
— Я рассчитывал на конец октября. Но при такой погоде… — Он опять взял серебряный карандаш.
Порыв ветра с треском швырнул дождевые струи в окно. Звук напоминал отдаленную пулеметную стрельбу.
— Когда же, по-вашему, она должна поехать? — спросил я.
Он взглянул на меня вдруг снизу вверх ясным открытым взглядом.
— Завтра, — сказал он.
На секунду мне показалось, что почва уходит у меня из-под ног. Воздух был как вата и липнул к легким. Потом это ощущение прошло, и я спросил, насколько мог спокойно, каким-то далеким голосом, словно спрашивал кто-то другой:
— Разве ее состояние так резко ухудшилось?
Жаффе решительно покачал головой и встал.
— Если бы оно резко ухудшилось, она вообще не смогла бы поехать, — заявил он хмуро. — Просто ей лучше уехать. В такую погоду она все время в опасности. Всякие простуды и тому подобное…
Он взял несколько писем со стола.
— Я уже все подготовил. Вам остается только выехать. Главного врача санатория я знал еще в бытность мою студентом. Очень дельный человек. Я подробно сообщил ему обо всем.
Жаффе дал мне письма. Я взял их, но не спрятал в карман. Он посмотрел на меня, встал и положил мне руку на плечо. Его рука была легка, как крыло птицы, я почти не ощущал ее.
— Тяжело, — сказал он тихим, изменившимся голосом. — Знаю… Поэтому я и оттягивал отъезд, пока было возможно.
— Нетяжело… — возразил я.
Он махнул рукой.
— Оставьте, пожалуйста…
— Нет, — сказал я, — не в этом смысле… Я хотел бы знать только одно: она вернется?
Жаффе ответил не сразу. Его темные узкие глаза блестели в мутном желтоватом свете.
— Зачем вам это знать сейчас? — спросил он наконец.
— Потому что если не вернется, так лучше пусть не едет, — сказал я.
Он быстро взглянул на меня.
— Что это вы такое говорите?
— Тогда будет лучше, чтобы она осталась.
Он посмотрел на меня.
— А понимаете ли вы, к чему это неминуемо приведет? — спросил он тихо и резко.
— Да, — сказал я. — Это приведет к тому, что она умрет, но не в одиночестве. А что это значит, я тоже знаю.