— Дети, — сказал Альфонс, когда пение, постепенно затихая, растаяло, наконец, как вздох. — Дети, знаете, о чем я всегда думаю, когда слушаю это? Я вспоминаю Ипр в тысяча девятьсот семнадцатом году. Помнишь, Готтфрид, мартовский вечер и Бертельсмана?..
— Да, — сказал Ленц, — помню, Альфонс. Помню этот вечер и вишневые деревья…
Альфонс кивнул.
Кестер встал.
— Думаю, пора ехать. — Он посмотрел на часы. — Да, надо собираться.
— Еще по рюмке коньяку, — сказал Альфонс. — Настоящего «наполеона». Я его принес специально для вас.
Мы выпили коньяк и встали.
— До свидания, Альфонс! — сказала Пат. — Я всегда с удовольствием приходила сюда. — Она подала ему руку.
Альфонс покраснел. Он крепко сжал ее ладонь в своих лапах.
— В общем, если что понадобится… просто дайте знать. — Он смотрел на нее в крайнем замешательстве. — Ведь вы теперь наша. Никогда бы не подумал, что женщина может стать своей в такой компании.
— Спасибо, — сказала Пат. — Спасибо, Альфонс. Это самое приятное из всего, что вы могли мне сказать. До свидания и всего хорошего.
— До свидания! До скорого свидания!
Кестер и Ленц проводили нас на вокзал. Мы остановились на минуту у нашего дома, и я сбегал за собакой. Юпп уже увез чемоданы.
Мы прибыли в последнюю минуту. Едва мы вошли в вагон, как поезд тронулся. Тут Готтфрид вынул из кармана завернутую бутылку и протянул ее мне.
— Вот, Робби, прихвати с собой. В дороге всегда может пригодиться.
— Спасибо, — сказал я, — распейте ее сегодня вечером сами, ребята. У меня кое-что припасено.
— Возьми, — настаивал Ленц. — Этого всегда не хватает! — Он шел по перрону рядом с движущимся поездом и кинул мне бутылку.
— До свидания, Пат! — крикнул он. — Если мы здесь обанкротимся, приедем все к вам. Отто в качестве тренера по лыжному спорту, а я как учитель танцев. Робби будет играть на рояле. Сколотим бродячую труппу и будем кочевать из отеля в отель.
Поезд пошел быстрее, и Готтфрид отстал. Пат высунулась из окна и махала платочком, пока вокзал не скрылся за поворотом. Потом она обернулась, лицо ее было очень бледно, глаза влажно блестели. Я взял ее за руку.
— Пойдем, — сказал я, — давай выпьем чего-нибудь. Ты прекрасно держалась.
— Но на душе у меня совсем не прекрасно, — ответила она, пытаясь изобразить улыбку.
— И у меня тоже, — сказал я. — Поэтому мы и выпьем немного.
Я откупорил бутылку и налил ей стаканчик коньяку.
— Хорошо? — спросил я.
Она кивнула и положила мне голову на плечо.
— Любимый мой, чем же все это кончится?
— Ты не должна плакать, — сказал я. — Я так горжусь, что ты не плакала весь день.