— А не помыть ли его? — спросил я.
— Нет, в дороге не надо, — сказал Кестер. — Ему это не нравится.
Тут к нам подошла Пат, выспавшаяся и посвежевшая. Собачонка прыгала вокруг нее и бесновалась.
— Билли! — прикрикнул я. Песик застыл на месте, но оскалился — он не узнал хозяина и явно смутился, когда Пат указала ему на меня.
— Вот это другое дело, — сказал я. — Слава Богу, что людская память лучше собачьей. А где он был вчера?
Пат засмеялась.
— Вчера все время лежал под кроватью. Ревнует всякого, кто ко мне приходит. Обижается и прячется.
— А ведь ты замечательно выглядишь, — сказал я.
Она посмотрела на меня счастливым взглядом. Потом подошла к «Карлу».
— Хотелось бы мне еще разок сесть в него и прокатиться.
— Естественно, — сказал я. — А ты как, Отто?
— Конечно, прокатимся. На вас теплое пальто, а в машине есть пледы и шарфы.
Пат уселась впереди, за ветровым стеклом, рядом с Кестером. «Карл» взревел. В холодном воздухе заклубились бело-голубые выхлопные газы. Мотор еще не прогрелся. Цепи на колесах медленно и с лязгом начали перемалывать снег. С громким треском и гулом «Карл» сполз в деревню и, словно матерый волк, растерявшийся от топота конских копыт и звона бубенцов, резво побежал по главной улице.
Мы выехали на природу. Уже смеркалось, и заснеженные поля переливались красноватыми отблесками заходящего солнца. Несколько стогов сена, стоявших на склоне, почти до верхушек ушли под снег. Тоненькими извивающимися запятыми стремительно неслись в долину последние лыжники. Они пересекали красное солнце, которое за склоном вновь всплыло огромным темно-раскаленным шаром.
— Вчера вы ехали по этой же дороге? — спросила Пат.
— Да.
На вершине первого подъема Кестер остановил машину. Отсюда открывалась захватывающая панорама. Накануне, когда мы с громом и грохотом мчались сквозь стеклянный синий вечер, мы следили только за дорогой.
За грядой склонов пролегла резко пересеченная долина. Хребты далекого горного кряжа четко вырисовывались на фоне бледно-зеленого неба и золотисто светились. Золотые пятна лежали и на заснеженных скатах и сияли так, будто их почистили да еще и надраили. С каждой секундой бело-багровые склоны становились все роскошнее, а тени все синее. Солнце висело прямо в просвете между двумя мерцающими вершинами, а широкая долина с ее высотками и склонами словно выстроилась для могучего, беззвучного и сверкающего парада, который принимает солнце — этот исчезающий на глазах властелин. Фиолетовая полоса шоссе вилась вокруг холмов, пропадала, возникала вновь, темнела на поворотах, минуя деревни и устремляясь прямо к перевалу на горизонте.