— Платье, видимо, уже изрядно поистрепалось, — сказал я.
— Неважно, — сказала Пат. — Думаю, что оно мне уже не понадобится.
Она медленно сложила платье, но не повесила его в шкаф, а поместила в чемодан. И вдруг на ее лице как-то сразу обозначилась усталость.
— Посмотри-ка, что я припасла, — быстро сказала она и вынула из кармана пальто бутылку шампанского. — Сейчас мы устроим себе отдельный маленький праздник.
Я взял стаканы и наполнил их. Улыбаясь, она отпила глоток.
— За нас с тобой, Пат.
— Да, дорогой, за нашу с тобой прекрасную жизнь.
Но как же все это было ни на что не похоже — и эта комната, и эта тишина, и наша печаль. Разве не раскинулась за дверью огромная, бесконечная жизнь, с лесами и реками, полная могучего дыхания, цветущая и тревожная, — разве по ту сторону этих больших гор не стучался беспокойный март, будоража просыпающуюся землю?
— Ты останешься у меня на ночь, Робби?
— Останусь. Ляжем в постель и будем так близки, как только могут быть близки люди. Стаканы поставим на одеяло и будем пить.
Шампанское. Золотисто-коричневая кожа. Предвкушение. Бодрствование. А потом тишина и едва слышные хрипы в любимой груди.
Снова задул фен. Он шумно гнал сквозь долину влажное тепло. Снег оседал. С крыш капало. Температурные кривые больных ползли вверх. Пат должна была оставаться в постели. Каждые два-три часа ее смотрел врач, чье лицо становилось все более озабоченным.
Однажды, когда я обедал, ко мне подошел Антонио и сел за мой столик.
— Рита умерла, — сказал он.
— Рита? Это вы о русском?
— Нет, это я о Рите, об испанке.
— Не может быть, — сказал я, похолодев. В сравнении с Пат Рита была гораздо менее опасно больна.
— Здесь может быть больше, чем вы думаете, — грустно возразил Антонио. — Она умерла сегодня утром. Все осложнилось воспалением легких.
— Ах, воспаление легких! Это другое дело, — облегченно сказал я.
— Восемнадцать лет. Страшно все-таки. И как тяжело она умирала.
— А что с русским?
— Лучше не спрашивайте. Никак не хочет поверить, что она мертва. Уверяет, что это мнимая смерть. Не отходит от ее постели, никто не может увести его из комнаты.
Антонио ушел. Я уставился в окно. Рита умерла, а я сидел и думал лишь об одном: это не Пат. Это не Пат.
Сквозь остекленную дверь коридора я увидел скрипача. Не успел я встать, как он уже направился ко мне. Выглядел он ужасно.
— Вы курите? — спросил я, чтобы что-то сказать.
Он громко рассмеялся.
— Конечно, курю! А почему бы и нет? Теперь-то уже все равно.
Я пожал плечами.
— Вам все это, небось, смешно. Строите из себя этакого порядочного! Кривляка! — насмешливо проговорил он.