На «Очерках бурсы» его обычно благополучно прерывали, заставляя произносить тост. Сам Стариков, ежели бы кому-нибудь пришла в голову дурацкая мысль спросить его о потусторонних влияниях на их Вечер сказок, разразился бы длиннейшей и скучнейшей тирадой про никому не нужного Мирчу Элиаде и мифологическое время, и ось мира, и даже скандинавское дерево Иггдрасиль. Но боги милостивы — и никто у него про сии диковинки не вопрошал.
На самом деле ни Мишка, ни Стариков даже за час до Вечера сказок и думать не думали ни о каких Помяловских и Иггдрасилях. Всё творилось само собой, как и должна происходить настоящая инициация — таинственное и неизреченное приобщение новичков к кругу посвященных.
***
Труднее всего было скрывать от остальных процесс подготовки к главному действу. Юрка, будто кот, почуявший свежезамороженную рыбу, терся то возле «идеологов», то рядом со школьным спортзалом, где в поте лица своего трудились Тонков и Ташка.
— Котерев не отходит от нас ни на секунду, — жаловались Дожжина и Родина, которым Стариков поручил отвлекать новичков. — Всё чего-то вынюхивает и выспрашивает. Мне кажется, что он раскусил нас.
— Да чего тут особо раскушивать? — возражал Сланцев. — У нынешнего посвящения совсем другой характер и вкус: мы же их не водим за нос, а готовим к Великому.
Танька в ответ восторженно пищала, а Юлька недоуменно морщила цыганистые брови. К сонму приобщаемых к Великому относился весь «Городец» (за исключением его бородатого основателя), Будов с Котеревым, да две Оленьки — Водлакова и Щеголева.
Кстати, с веснушчатой партнершей по переплясам у Старикова на завтра намечались грандиозные планы — поход к Арсеньевой. С подвижной, как ртуть, полноватой и говорливой бабой Катей Лешка успел немного побеседовать во время похорон Шута. И понял, что не сходить к ней на полноценную запись — означает преступить все законы полевой фольклористики.
— Я ведь еще ни с кем и не записывала по-нормальному, — жаловалась Щеголева. — Должна же я это увидеть…
И Стариков клялся, что Оленька непременно всё услышит и увидит — в лучшем виде. С ними напросился и Петька, который, как тогда показалось Лешке, вернулся к норме и снова стал самым обыкновенным — наибудовейшим из известных ему Будовых.
Ужин ждали все: старички — с томлением артистов перед премьерой нового спектакля, новички — со смутным ощущением предстоящего духовного обрезания.
— Я бы попросил всех без исключения подойти в половине десятого в спортзал. Мы проведем там очень важную планерку — обсудим детали завершающей части экспедиции, — сухо и по-деловому объявил Шахов в тот момент, когда многие перешли на чай, а Котерев допивал третью кружку этого священного китайско-индийского напитка.