— В спортзал? Почему в спортзал? — заволновались «Городецкие» дамы, и рыжий с удвоенной подозрительностью ощупал глазами лица поэта и Старикова.
— Там удобнее, — тут же нашелся хитрый седовласый экспедиционный командир. — И чего мы там раньше не собирались? Простор и благодать!
Дамы — все, как одна — обернулись в сторону Тольки, как бы спрашивая, остался ли еще здравый смысл за столом. И Тонков важно качнул бородой, как бы свидетельствуя: дескать, на том стояло и стоять будет Шаховское здравомыслие. Для «Городца» этого оказалось вполне достаточно. Обе Оленьки отнеслись к неожиданной идее ИП спокойно, почти равнодушно; Будов, по мнению Старикова, даже не обратил внимания на изменение места планерки. И лишь рыжий с недоумением потер губы тылом правой ладони и побежал курить — весь в предчувствии того, что свежезамороженная рыбка вскоре обретется в его стоявшей всегда наготове кошачьей миске…
— Делай, что хочешь, но они не должны попасть в спортзал раньше моего сигнала! И у каждого должна быть повязка! — цедил сквозь зубы Лешка, передавая Таньке платки, полотенца, шарфы — все то, что сгодилось бы для покрытия излишне любопытных очей.
— Да как мне их удержать-то? — от испуга и волнения Родина картавила сильнее, чем обычно. — Особенно этого Котерева! Он просочится, куда хошь! Я не смогу…
— Сможешь! — гипнотизировал Стариков маленькую Таньку, и она в ответ действительно выпрямила спину — совсем как экспедиционный завхоз — и даже стала чуть выше ростом. — Верь в себя, Родина моя!
И Лешка исчез в темных недрах школьного спортзала… Неумолимо приближалось назначенное Шаховым время.
***
Огромные, закрытые специальной сеткой окна чернели ночным небом. Деревянный скрипучий настил на полу красили в прошлом году, но местами коричневая краска до сих пор так хорошо сохранилась, что отражала свет от полной луны, льющийся с крайнего окна — того, что рядом с баскетбольной корзинкой.
Посередине зала — постеленные в два слоя спортивные маты. Вокруг них — расставленные кругом скамейки. На матах находится единственный источник освещения этого самого большого помещения в школе — мерцающий экран ноутбука, откуда мягко доносится музыка. Над подбором звукового фона поработал Тонков: тут и едва слышные шаманские барабаны, и шум океана, и приглушенные голоса бабушек Аркаевского хора.
Родина одного за другим заводит смеющихся и спотыкающихся новичков — сначала дам из ансамбля, затем остальных. Шествие замыкают Будов и Юрка, по традиции улыбающийся во все 32 зуба. У каждого на глазах — повязка. Танька шикает на всех, шепотом подсказывает, куда идти, но смешки прекращаются сами собой: по ее команде посвящаемые стягивают полотенца и шарфы с глаз. Сильнее всех вытягивается лицо у рыжего, когда он видит подготовленные маты и скамейки вокруг.