Петька встал на ноги и посмотрел на кроватные спинки.
— На первое время сгодятся, а там и нормальную оградку можно поставить, — сказал он, обращаясь к бабе Кате. Та перестала причитать и лишь всхлипывала иногда.
— Нет-нет! — торопливо ответила она. — Это кроватка детская, давнишня. Еще дочка на ней спала. Ее и надо, лучше оградки и не придумашь. Чтоб как кроватка у него была, понимаете? Я-то его не накачалась, не нанянчилась с ним.
Арсеньева снова перешла на причет. Стариков ни о чем не пытался спрашивать — в общих чертах и так всё ясно. Ему не понятно было только одно: откуда Будов всё узнал? Когда и как он обо всем догадался?
Они вместе с Петькой вкопали спинки кровати в те стороны прямоугольника, которые были покороче.
— Тут бы еще что-то металлическое надо… — почесал лоб Петька. — Чтобы оградку завершить.
Баба Катя кивнула и вытерла глаза тылом ладони. Подошла Ольга. В руках она держала небольшой букетик голубых полевых цветов. Девушка положила его у одной из кроватных спинок.
— Помянуть ведь надо! — спохватилась Арсеньева, которая постепенно приходила в себя после слез и причитания. — А я ведь из еды-то ничего не взяла, дурында старая!
— Ничего, баб Катя, — сказала Щеголева. — Мы еще помянем сегодня. И вы тоже сможете…
— Каждый день ходить буду! — согласилась старушка. — Ноги изотру, а прощения у Ванечки вымолю. И землицы сюда отпетой привезу — у чеботаевского батюшки позволения спрошу. Он разрешит.
Они помолчали. Ветер чуть шевелил синие лепестки принесенных Олей цветов. Странная детская кроватка — с землей вместо матраса — незаметно чернела среди полевых проплешин и желто-коричневого бурьяна. Лешке показалось, что она стояла здесь всегда.
— Пятьдесят один год Ванечке исполнилось бы. Он у меня июньский, двадцатого рóжденный. Мы с Федей еще сына хотели, да вот не вышло. Только дочкой богаты, и то — слава Богу.
— Слава Богу! — эхом отозвался Лешка. Он подумал о своей семилетней дочери Свете, и ему до смерти захотелось увидеть ее и обнять.
— Пойдемте, а? — робко предложила Оля. — Устали вы, баб Кать…
— Устала, — согласилась старушка. — Но я вас без обеда не отпущу. Ко мне идемте. Такое дело для меня сотворили — ввек мне с вами не расплатиться! Ввек не расплатиться…
***
— Ну вот, кушайте, чем богата… И ты, дочка, садись! — говорила баба Катя. Щеголева помогала ей накрывать на стол, Будов резал хлеб, Лешка устанавливал видеокамеру и проверял диктофон.
Стариков наблюдал краем глаза за Арсеньевой и всё никак не мог привыкнуть к разительной перемене, произошедшей за какие-то сутки. Вчера с ними разговаривал совсем другой человек — даже светло-синий цвет ее глаз приобрел серые и туманные оттенки.