— Ты скажи, Петька, как ты узнал про всё это? — задал Лешка давно вертевшийся на языке вопрос.
— Не знаю… — Будову явно не хотелось откровенничать. — Сам спрашиваю себя и — не могу сказать.
— Ну ты что: видел, что ли, саму могилу? Может, там и нет ничего — под койкой-то…
— Нет ничего? — Петька резко оторвал голову от травы и повернулся к лежавшему Старикову. — Тебе что — ящик этот сгнивший раскопать и кости показать?
— Да ладно брось, Петьк, это я так — интересно же…
— Интересно ему… Да заразился я, понимаешь ты, ученая башка? Дрянью какой-то от твоей Рядовой заразился!
— Почему от «моей»? — Стариков тоже привстал. — Вообще, такой дар — ну, там знахарство, колдовство — он просто так не дается. Им не заражаются. Ему обучают или передают — после смерти. Так говорят. В традиционной культуре.
— Говорят! В традиционной культуре! — передразнил Будов. — Строишь из себя знатока, — я ж тебе говорю: вижу я, не хочу, а вижу! Ты меня, черт, к ней потащил…
— Я? — Лешка поднялся на ноги и стал прохаживаться из стороны в сторону. — Петька, хватит уже выпендриваться — твои артистические штучки у меня уже вó где! Достало. Ты переигрываешь просто — вот и всё. Путаешь объект и субъект. Исследователь не должен так врастать в это во всё, понимаешь? Иначе это уже не наука и не экспедиция, а какая-то… ролевая игра, блин! Пионерский лагерь…
— Как-как? — бледный Будов тоже поднялся и встал на пути Старикова. — Лагерь? Так ты считаешь, что я вру, что ли?
— Ну, не врёшь… Может быть, ты сам во всё это веришь, убедил себя — и других пытаешься в эту игру втянуть. Я же говорю: путаешь субъект и объект…
— Сам ты субъект и объект, мать твою! — заорал вдруг Петька. — Пофиг на твою науку и на твои объекты. Ты слепой совсем, что ли? Я сам, сам видел этот гробик и Ванечку, Ванечку — сам, понимаешь!
Лицо Будова неожиданно перекосилось, и он, сжав кулаки, двинулся на Старикова. Ольга взвизгнула и кинулась к ним.
— Петя, Петя, а ну, перестань! — она уцепилась ему за плечи и, надавив на него как-то сверху, заставила остановиться. — Вы чего, мальчишки, дураки совсем, что ли?
— А чего он, гад… — Будов вдруг согнул шею и вздрогнул всем телом. — Не хочу я этого всего, Оля! Не хочу! Не хочу!
Он, как маленький, спрятал свое лицо у Щеголевой на груди. Та стала его гладить по голове и бормотать какие-то глупости — те самые, которые говорят разодравшему себе коленки в кровь младшему брату. Стариков потрясенно стоял перед ними; в голове было пусто и тоскливо, как в вымытом больничном коридоре.
— Прости, Петь… — выдавил наконец молодой препод, когда все снова уселись на траву. — Я, наверно, сам себя хочу убедить в том, что всё это — выдумка. Ведь и сон был, и… они. Ведь мы их вместе видели, так?