Будов мрачно кивнул.
— Кого видели? — спросила Щеголева с тревогой.
— Да этих, мы с тобой, Оль, говорили про них — в желтых накидках, помнишь? — и Стариков в двух словах рассказал о пустыне и серых ангарах — последнем аккорде их с Петькой личного посвящения.
— Вот, знаешь, что, Леш, — сказал после паузы успокоившийся Будов и совсем по-шаховски подпер рукой подбородок. — Ты меня извини… Ты, конечно, ученый — и я правда, думаю, что ты во всем этом, в фольклористике своей, разбираешься. Но вот про субъекты и объекты — вот как ты мне сказал «путаешь там» и про остальное. А почему ты думаешь, что их вообще можно как-то разделить? Где вот эти границы? Я лично их нащупать не могу. А если ты начнешь уверять, что сможешь это сделать, то я тебе… просто не поверю!
Стариков с удивлением смотрел на друга и улыбался. Он мог ожидать таких рассуждений от кого угодно, но только не от бывшего дембеля.
— Ладно, Петь, я тут даже спорить не стану — сложно больно. Одно скажу: мне думается, что нужно просто потерпеть до конца экспедиции. Благо, остался один день — и ту-ту. А в городе всё пройдет и забудется. Правда, Оль?
Щеголева слегка сузила глаза и улыбнулась:
— Я надеюсь, что не всё, Алексей Михайлович! Очень будет жалко забыть такое.
Лешка пожал плечами и, встав, стал тщательно отряхивать прилипшие травинки с потертых джинсов.
Глава 20. Прощание с Озерной
Рыжий зашел в мальчишеский класс, с тоскою оглядел свернутые спальники, собранные сумки и рюкзаки. Сланцев, лениво подметавший пол остатками веника, поднял на него глаза и, зевнув, спросил:
— Ты чего какой кислый, Юрка?
— Я? А тебе что — весело, что ли? Уезжаем ведь, уезжаем!
— Ну да! — согласился поэт и снова зевнул. — У любого хорошего дела есть finis, как говорили древние лат…
— Да подожди ты со своими латинянами, Мишка! Ну неужели ты не понимаешь, что всё, всё? Всё закончилось? — Котерев смотрел на него так серьезно и говорил так трагически — будто герой античного мифа, — что Сланцев забеспокоился.
— Ну-ну, брось! Это всего лишь очередная экспедиция. В следующем году еще поедем.
— Очередная экспедиция?! — рыжий задохнулся от возмущения. — Никогда, слышишь, никогда это всё, — он широко распахнул длинные руки, — больше не повторится! Даже если мы сюда еще раз приедем — всё будет совсем другое.
Мишка продолжал шелестеть веником и ничего не отвечал ему. Юрка тяжко вздохнул и присел на школьный стул.
— Ми-иш! — жалобно позвал он поэта.
— Ну?
— Миш, скажи: вот ты замечал, кто сторожит дверь нашего класса?
— Сторожит? — Сланцев на секунду прервал свое бесполезное занятие (пыль стояла столбом, а чище не становилось). — Что-то не понял — ты про что?