Экспедиция. Бабушки офлайн (Сафронов) - страница 91

А Ниночка-то меня заметила — сначала из окна, а потом и на улицу выбежала (слава Богу, мужа, Бори-то, дома не случилось). И вот она мне потом и докладывала — завела меня к себе в дом, на кровать свою уложила, я только тогда в себя пришла. А потом она рассказывает мне:

— Ты, — говорит, — подошла к горелому-то, к остаткам этим и давай по ним ходить — вот, ей-богу, что она рассказывала, то я и повторяю. Будто по полу ровному среди этих развалин ходишь и садишься, и будто дверь закрываешь, и ни разу ведь не споткнешься, не запнешься! Среди этих гвоздей, стекол и вывороченных из фундамента кирпичей! Вот что удивительно-то!

Так я и в самом деле не по горелому ходила, а по избе целой. Понимаешь, так мне истово захотелось, чтобы не произошло ничего этого — ни пожару, ни Витенькиной смерти, что, наверно, в голове моей сдвинулось что-то и — как наяву всё. Как наяву…



***

Друзья шли по темным улицам Астрадамовки и молчали. Село дышало, шелестело ветром, отзывалось сверчками и лаем собак, отдаленными разговорами и смехом, мерцающими в черном небе звездами-глазами и призывно желтеющими окнами школы.

— Может, ты и прав: не надо было ходить к ней сегодня! — Лешка чувствовал себя подавленно. Совсем с иным настроением он возвращался от Рядовой вчера.

— Нет, — замотал головой Будов. — Надо. Надо было сходить. И тебе, и мне… Я ведь, Лешка, боялся к ней идти-то…

— Что так?

— Я не хочу… ее. Этих ее знаний.

Стариков потрясенно посмотрел на друга: лицо женщины из сна снова всплыло, закачалось на его мысленном экране и начало понемногу тускнеть.

— Ты про сны, что ли? — спросил фольклорист осторожно.

— Угу. И не только. Какое-то ощущение у меня нехорошее, Лешка. Понимаешь? Будто предлагает она мне что-то. Ты, именно ты с ней говоришь, беседуешь, а предлагает она — мне! Допетрил, наконец?

У Старикова мурашки побежали от затылка до самых пят.

— Брось! — сказал он и вздрогнул всем телом. — Это сны твои… Про книги и библиотеку. Ты сам настроил себя…

— Настро-оил… — передразнил его Петька, затем сплюнул и стал копаться в карманах в поисках сигарет. Закурил. Кончики его пальцев чуть вздрагивали. — А почему ты мне вчера не рассказал про ее болезнь? Что у нее?

— Рак. Груди. Карасев… Он сказал, что она умирает.

— То-то. Я это и чувствую, вот всем чувствую — жопой, сердцем, чем хочешь — но ощущаю. И она предлагает мне, понимаешь, ты, черт ученый? Или мне тебе до детальки всё разжевать и в рот положить?

— Понимаю… — Стариков снова вздрогнул. — Да придумываешь ты всё, Петька! Сам придумал — сам и поверил. В конце концов — даже если и так, как ты сказал. Если предположить то, в чем ты меня сейчас убедить пытаешься, — так ведь ты не согласен на это! Так? Так чего же тебе опасаться-то?