— Никого я ни в чем убедить не пытаюсь! — отчеканил Будов. — Ты только на один вопрос мне ответь: сон тебе про нее снился?
— Снился.
— И мне снился. Значит, двоим нам — перед тем, как мы с ней вообще познакомились — снился один и тот же сон. Про зыбку, — помнишь?
— Ну, помню… — у Старикова исчезла уверенность в голосе. — И что?
— Ничего. Пошли поужинаем. У меня голова жуть как разболелась. Щас поем — и баиньки.
Глава 14. Сельские переплясы
Лешка сидел в наушниках спиной к двери, расшифровывая отдельные фрагменты из записанного. Именно поэтому он подскочил от неожиданности, когда кто-то положил ему руку на плечо. Фольклорист обернулся, и челюсть его отвисла от изумления. Перед ним стоял Котерев, рука которого обнимала за талию… Любу Чирикову!
— М-м… — промычал Стариков. Он сам точно не знал, что именно хотел произнести: «Матерь Божья!» или «Мать твою… вчера я видел по телевизору!».
— Я тут Любочке наши владения показываю — так сказать, экскурсия! — сообщил рыжий, очень довольный произведенным эффектом. Студентка была уже не в топике и едва заметных шортах, а в джинсах и спортивной куртке поверх какой-то блузки.
— Здра-авствуйте, Алексей Михайлович! — по своему обыкновению протянула она, и Лешка прямо-таки видел, как внутри этой девчонки потягивается от удовольствия молодая кошечка с нестриженными коготками. — Мы с Юрочкой осматриваемся. Так-то я тут каждый уголок знаю: училась я в другой школе, но летнюю отработку проходила здесь почти каждый год.
Она окинула взглядом мужской класс — помятые спальники, разбросанные кроссовки и тапки; парты, заваленные техникой и проводами.
— Да-а. Неплохо вы тут устроились, как я погляжу. Руки только женской не хватает — прибраться бы тут.
На одну страшную секунду Лешка вообразил, как Любочка убирается в их классе — с засученными рукавами, шваброй в руках — и ему захотелось выть.
— Здравствуй, Люба… — произнес он наконец. И на этом темы возможного разговора исчерпали себя. Тут дверь их класса снова отворилась, и оттуда, как назло, выглянула голова Оли Щеголевой, однокурсницы Чириковой.
— О! — сказала Любочка — с интонацией, напомнившей Старикову возглас Волка из советского «Ну, погоди!». — И ты тут… обнаружилась.
Щеголева порозовела и, сказав: «Можно обедать идти!», — ретировалась.
— Ладно… Пойдем, Юрочка! — Люба по-хозяйски развернула рыжего к выходу. Уже на пороге она снова обратилась к бледному Старикову:
— Кстати, Алексей Михайлович, у нас сегодня в клубе — ну, это здание бывшей церкви, вы знаете, конечно. Так вот — дискотека у нас сегодня. Приглашаем, так сказать. От лица темной сельской молодежи уполномочена вас пригласить. Юрочка вот, — она улыбнулась рыжему, и тот разве что не расцвел, — полностью согласен. А вы?