— Хотелось бы мне увидеть кого-нибудь, кому вздумается лезть через забор или сшибать замки при такой иллюминации.
Отец Бружек открывает и снова закрывает рот, так ничего и не сказав. Слова, которые чуть не сорвались с его языка, в последний момент показались ему банальными, книжными, заученными.
В том месте, куда за разговором дошли священник с полицейским, Костельная улица начинает меняться. Внизу, ближе к площади и Тржной улице, ее обрамляют двух- и трехэтажные дома, в их первых этажах, за спущенными ребристыми шторами, отдыхают в эти часы, свободные от торговли и аренды, скобяные товары, мануфактура, галантерея, стекло и фарфор, сладости и кособокий манекен в парике — расставленные сети и западни торговли, которыми по воскресеньям и в ярмарочные дни заманивают сельских жителей.
Чем дальше, тем Костельная улица становится беднее; вместо двух- и трехэтажных домов с витринами поблескивают двумя-тремя окнами обшарпанные приземистые домишки с широкими въездными воротами, впрочем, сюда еще затесалась одна пекарня — и все, здесь ремесленники сдают свои позиции и власть берет в свои руки деревня.
Еще несколько шагов — и Костельная улица непонятным образом исчезает. Мощеная дорога идет дальше, а тротуары пропали в траве, дома уже не стоят правильным порядком, их всего несколько, вернее — четыре, включая богадельню. Дом, что торчит обособленно справа, сужающийся от фундамента к покоробившейся крыше, с мертвенно синеющей, тут и там облупившейся и прочерченной длинными трещинами штукатуркой, дом без палисадника, окруженный такой затоптанной лужайкой, что даже роса и лунный свет не могут ее принарядить, дом, где вдруг послышавшийся детский плач был тут же оборван злобным мужским окриком, — это приют, или богадельня — как вам больше понравится, в Бытни его называют и так, и эдак. От богадельни вверх к храму тянется высокая, замшелая стена, огибающая кладбище. Соседство это вполне естественно, и пейзаж подобающий, потому что радости жизни не для бедных и убогих. Большое белое двухэтажное здание напротив костела, солидное и приветливое, с барочным фронтоном и крышей, крытой гонтом, который поблескивает в лучах луны, — это приходский дом. От него расходится в обе стороны кирпичная ограда, а за ней хлевы, риги и сараи, влажный запах огородов, деревьев, цветников, хозяйства. Остается еще один дом, самый странный из всех, но не сам по себе, а местоположением, которое он для себя избрал, и соседством, в котором оказался. Декан и Тлахач как раз подошли к нему и остановились у калитки. Это не деревенская изба, это домик без пристроек, окруженный садиком, приглядный и чистенький, посредине двери, справа и слева — по два оконца за зелеными ставнями. От проволочной решетки забора к дому разбиты цветники, по центру — от калитки к дверям — бежит дорожка, выложенная белым кирпичом. По виду кажется, что живут здесь порядочные, педантичные и робкие старички, которые в этот час уже давно спят. От Костельной улицы домик с обеих сторон огибают две тропинки, чтобы соединиться за ним и пуститься напрямик мимо стены прихода к верхнему шоссе.