При этом он еще спокойно и внимательно следил за тем, что делает сторож. Тот стоял, расставив ноги на невысокой лесенке, и, держась за нее одной рукой, доливал в лампаду масло из жестяного кувшинчика. Лицо у него сморщилось и заострилось от напряжения и старания не загасить струйкой горящий фитилек и не перелить масло через край. В этот момент кто-то отворил входные двери, и сильный порыв ветра пролетел по храму. Дверца ризницы за спиной декана захлопнулась со стуком, который своды пустого нефа возвратили с гулким эхом. Лампада, подвешенная на длинном шнуре, качнулась, струя масла попала на фитилек, и негасимый огонь погас. Светящееся рубиновое нутро лампады залила тьма, и священника, в котором еще трепетало недавнее очарование, пронзило ужасом.
Отец Бружек был человек уравновешенный, чувства в нем кипели не спеша, мысли созревали исподволь. Но в тот момент он почувствовал, что его подхватил водоворот еще не испытанного смятения. Казалось, он должен куда-то броситься, что-то сделать, воспрепятствовать чему-то гибельному, но чему — этого он не знал. Он инстинктивно оглянулся на алтарь, и в этот момент раздался голос, разнесшийся по костелу, словно заговорила сама пустота под сводами. В одном из лучей мерцающего и кружащегося света, идущего от окон, отец Бружек увидел кланяющуюся фигуру человека, которого сегодня все уже знают как Эмануэля Квиса. Деревенский здравый смысл победил в декане. Все это показалось ему слишком театральным, чтобы быть в каком-то смысле подлинным. К тому же верующий должен быть во всеоружии против суеверного преувеличения простого стечения обстоятельств. И для того, чтобы освободить дорогу простому и трезвому мышлению, отец Бружек с необычной для него резкостью набросился на сторожа.
— Пошевеливайтесь, не видите разве, что случилось? — И поскорее увел пришедшего в ризницу.
Рассказ бургомистра напомнил ему этот случай. Декан задумался, но сделал вид, что наблюдает за танцующими. Сопоставлять то, что слышал, с тем, что знал сам, и делать из этого какие-то выводы он не хотел. Только сказал себе, что домик возле прихода, такой хорошенький, уютный домик, привлекает странных пташек.
Последняя волна вальса выплеснулась через кроны деревьев и растворилась где-то на лазурной и золотой кромке горизонта. Эти белые, взлохмаченные и расплывающиеся облака, наверное, клочья пены, что остались после пьянящего разгула волн. И танцоры, как пловцы, выброшенные после долгой борьбы с прибоем, стоят, переводя дыханье, но глаза у них полны огня. Еще? Еще, еще! Не давайте опасть уносившей нас волне, мы обессилели, но чисты, в голове ни единой страшной мысли, мы невесомы, как свет, губы наши солоны, как слезы, как морская вода, но сладость разлита во всем теле, ноги подламываются, и колени дрожат, но это потому, что сила волн перестала нас вздымать. Взвейте ее, корнет, контрабас, скрипка, мы забыли, кто мы, играйте, пока мы не вспомнили.