— Должно быть, это был злой человек. Мне бы, наверное, он внушал страх, — отзывается пани Катержина, и ее муж погружается в черную мглу, из которой, наверное, ему никогда не найти выхода. Осмелится ли он теперь сжать ее в объятиях, или погладить по волосам?
Однако рассказчик протестующе замахал руками.
— Нет, на это так смотреть нельзя. Мне представляется, что он был как все люди, которых знаем мы с вами. Но он был несчастен. Его постиг удар, на которые щедра судьба, и он искал, кому бы его вернуть. Он хотел рассчитаться за то, что с ним поступили несправедливо. Это жестокая шутка — подстроить такое ужасное искушение, предоставив ему возможность, которой он никогда и не думал получить и которой даже боялся. Я видел, что лежало на его пути, я ведь прошел на какую-то минуту раньше него и все понял. Это был не человек, а отребье, изъеденное грязью и алкоголем, все равно в один прекрасный день его нашли бы в придорожной канаве. Тот, о ком я рассказываю, остановился над ним и тщетно искал в нем человеческое подобие и смысл существования подобного субъекта.
— Это его не извиняет, — говорит пани Катержина, и бургомистру, наверное, приходит в голову, что благородство может иногда обернуться жестокостью, хотя он-то знает, что нет такой кары, которая смыла бы его вину. От этого его любовь к пани Катержине усиливается до отчаянной безнадежности. Но так как ему кажется, что он молчал слишком долго и что разговор, идущий так односторонне между его женой и Квисом, может в конце концов пробудить ее подозрение, собирается с духом и говорит:
— Почему вы решили, что человек, о котором вы нам рассказываете, готовился к убийству?
Рассказчик скользнул по нему взглядом, быстро отвернулся и снова смотрит на пани Катержину.
— То, что я здесь рассказываю, не сообщение для суда или полиции. Фактов у меня нет, и я уже сказал, что все можно счесть моим домыслом. Тот человек вообще ничего не делал, он просто стоял и смотрел на спящего. Все разыгралось в нем и… во мне. Вместе с ним это пережил и я, я знал, что это так, и страшно боялся. Не за того, валявшегося на земле, а за себя. Мне казалось, что его намерение относится в большей мере ко мне, нежели к тому спящему бродяге.
— Почему? — спрашивает бургомистр хрипло. — Ведь, судя по вашему рассказу, он вообще не подозревал о вашем присутствии.
Квис с досадой пожимает плечами, словно это вмешательство его раздражает.
— Мне это трудно объяснить. Знаю только, что так было… Был момент, когда он огляделся вокруг, но меня не заметил. Он не был зол, скорее прикидывал все «за» и «против» и, наконец, решился. После этого начал выжидать удобного момента, не знаю, какого, но тут случилось нечто, взорвавшее его спокойствие и превратившее его во взбесившегося зверя. Я чуть не сошел с ума от ужаса, потому что ощутил, как это в нем взорвалось, что еще миг — и он ринется на лежащего.