Все существо Квиса проникается уважением и в то же время страхом, и бессилием, и страстным желанием жить этой жизнью, которой он не может даже понять.
Сидящая перед ним женщина — хрупкая и одновременно твердая, и в ее лице, обрамленном волнами черных волос, в лице, слегка удлиненном, но правильном, с высокими дугами бровей и прямым носом, с губами алыми, чуть припухлыми и четко очерченными, живет красота, еще не тронутая и тенью увядания. Женщина сидит прямо и свободно, положив локти на ручки кресла, говорит живо, без смущения, как научили ее в детстве.
— Мне кажется, вы здесь не многое изменили с тех пор, как переехали, — произносит пани Катержина.
— А вы здесь бывали прежде?
— Нет. Ваша предшественница была робка и не искала общества. Я сужу так лишь по расположению вещей. Чувствуется женская рука.
— Я действительно ничего не изменил, не могу себе представить, как можно было бы расставить все иначе.
— Но вы, вероятно, будете чувствовать себя здесь гостем, если не разместите вещи по-своему.
Эмануэль Квис беспокойно ерзает, словно задели его чувствительное место. Затем медленно, будто только что открыл истину, которая раньше ускользала от него, произносит:
— Я в этом не разбираюсь, я никогда этого не делал, я жил в квартирах, которые обставляли другие. И мне никогда не приходило в голову, что надо что-либо менять в обстановке. Сначала я жил в квартире своих родителей, а потом, до того момента, как приехал сюда, в меблированных комнатах.
Пани Катержина сидит какое-то время молча и думает о том, что услышала. Потом произносит с застенчивой улыбкой, которая делает ее лицо совсем девичьим.
— Извините, я, видимо, завела разговор о том, что вам неприятно. Меблированные комнаты. Не могу себе представить, чтобы кто-то добровольно прожил в них на час дольше, чем вынужден. Чем они привлекали вас?
Квис отворачивается и глядит в пространство, и отзвук чего-то, пережитого очень давно, делает эту безнадежную пустоту еще более пустой. Наконец, он говорит:
— Людьми. Я надеялся таким образом увидеть их ближе и в конце концов насытиться их обществом.
— Насытиться? Обычно мы пресыщаемся их обществом чересчур быстро и мечтаем от них избавиться.
По непонятной причине Квис вдруг разволновался и выпаливает агрессивно, словно обвиняя пани Катержину в своей судьбе:
— Так считаете вы и те, кому есть чем жить.
Он машет рукой, заранее пресекая любые возможные возражения.
— Я имею в виду не деньги. Денег у меня было всегда достаточно, чтобы жить, не работая.
Он театральным жестом указывает на свою грудь: