— Так с чем же ты пришла, Лени?
Мадемуазель Элеонора глотает какой-то обжигающий комок, который, опускаясь все ниже, превращается в кусок льда. «Ах ты бедняга, — думает она, — оба мы бедняги, и кто-нибудь, у кого сердце помягче, заплакал бы, глядя на нас».
— Я пришла спросить, известно ли тебе, что происходит с твоим братом?
— Я не люблю, когда мне напоминают об этом сомнительном родстве, — гудит судья.
— Нравится это тебе или нет, у нас общий отец, тут уж ничего не изменишь. Хотя вы оба унаследовали больше черт от ваших разных маменек, и еще больше от их весьма удачливых папаш.
— Один из них был не только моим, но и твоим дедушкой, Лени, — замечает судья обиженно.
— Вот видишь, но тут уж я не люблю, когда мне напоминают об этом, — смеется Элеонора. — Перестанем упрекать друг друга предками. А ты не притворяйся! Тебе отлично известно то, что известно всему городу. Пепек принялся пить и играть в карты с таким размахом, что его дед наверняка переворачивается в гробу от зависти. Что нам против этого предпринять?
Судья недвижим, он молчит. Луч отраженного света передвинулся на стену за его спиной и осветил широкие, потертые корешки сводов законов, размещенных на полке, прогнувшейся под их тяжестью. С площади за окном сюда врывается шум и такие знакомые звуки, что они уже давно слились со стуком сердца. Глубокий вздох вздымает грудь судьи, но по глади привычных звуков стучат шаги, они приближаются, и никто не может остановить их, кроме судьи, потому что никто их не слышит.
— Не знаю, что ты задумала. Мы не можем запретить людям играть с ним в карты, а трактирщикам продавать ему вино.
Но мадемуазель Элеонора обладает тонким слухом и, даже не слыша тех шагов, ощущает их отзвук в голосе брата.
— Сдается мне, будто тебе это доставляет удовольствие.
Взгляд судьи избегает лезвий сестриных глаз.
— Не понимаю, откуда ты это взяла?
Элеонора некоторое время борется со страстным желанием наброситься на него, бить и царапать, как когда-то в детстве.
— Мы должны найти решение, — говорит она твердо, — и ты не смеешь уклоняться от своих обязанностей. Пепек ставит под угрозу не только себя. У него жена и дочь, и имение, которое надо сохранить.
— Преждевременная тревога.
— Запоздалая тревога ничего не спасет. Он проиграл все наличные деньги, все, что выручил за урожай, не оставил даже на уплату налогов. Он продал уже шесть коров, продал бы и пару коней, если бы ему не помешала Лида. Она выгнала покупателя со двора кнутом, Пепек этому не посмел помешать. Теперь он ищет, где бы получить ссуду. Явился ко мне, а когда я отказала, отправился к старому Гаразиму. Этот скупердяй все рассказал мне. «И зачем, — прикинулся он дурачком, — вашему уважаемому брату понадобились деньги? Он просил у меня тридцать тысяч под двенадцать процентов. Вы ошибаетесь, — ответил я. — У меня не банк, а ростовщичеством я не занимаюсь». Пока он говорил, я думала о нашей Лиде и о его сыне. Ну, да ладно, сейчас не это важно, они сами выйдут из положения. Пепек обратился в ссудную кассу. Просит дать ему шестьдесят тысяч под недвижимость.