В том, что пани Катержина говорит во сне о какой-то непреодолимой черте, плачет, не просыпаясь, а днем, широко открыв глаза, впадает в странное оцепенение и никого вокруг не замечает? Что иногда льнет к нему в страшной тоске, будто боится, что кто-то отторгнет ее от него, а иногда глядит, словно он уходит от нее, исчезает в необозримой дали. Это был бы странный протокол, и полицейскому вахмистру пришлось бы то и дело оттягивать пальцем ворот мундира, чтоб не так душили сомнения.
«Так-то, так, — выдавил он наконец, — но при чем тут арест?»
«Я обвиняю его в том, что он пробуждает в людях то, что должно в них спать, и тем нарушает порядок, заведенный богом и людьми».
«А что он пробудил в вас, пан бургомистр?»
«Ну, оставим это, — пришлось бы ответить Нольчу, — я не хочу все валить на него, ведь и в самом деле трудно определить, где кончается его вина и начинается наша собственная».
Взгляд Нольча тяжело лежит на Квисе, и наследник Либуше Билой уже знает, что бургомистр проник в его суть и тщетны все попытки что-либо скрыть. Но Квис настолько взволнован всем, что пришлось выслушать, что это сейчас ему безразлично. Бургомистр же более не способен преодолевать отвращение, которое вызывает в нем этот человек.
— Ну, если вы на самом деле не понимаете, что я имел в виду, было бы напрасно вам это объяснять. Я вижу, в Бытни вы уже обжились.
Удивленный неожиданным поворотом, Квис кивает:
— Благодарю вас, да.
— И все-таки одному богу известно, зачем он вас сюда послал, — говорит бургомистр и, чуть приподняв шляпу на прощанье, поворачивается и уходит.
«Они приятно побеседовали, — сочли бы все, кто наблюдал их во время разговора, а завистники — более того — добавили: «И чего это бургомистр цацкается с этим пришельцем?»
Таков уж Рудольф Нольч, он может и с бродягой усесться на тротуаре, не утратив достоинства.
И если есть человек на всей площади, которого не смогла обмануть взаимная вежливость этих двух, — то это полицейский Тлахач, в котором за те тридцать лет, что он охраняет бытеньское имущество и безопасность, выпестовались инстинкты сторожевого пса. Но что может сделать страж общественного порядка с человеком, который ничего не украл и ни об кого не обломал палку? Тем не менее полицейский Тлахач все же имеет зуб на этого субъекта в серых штанах и черном сюртуке. «Имеет зуб» — этим еще мало сказано, — полицейский ловит себя на мысли, что с той самой дождливой ночи, когда они столкнулись перед лавкой Гаразимов, он испытывает нечто похожее на страх, когда Квис переходит ему дорогу. Это удивляет и злит Тлахача, и впервые в своей жизни, отданной честному служению, он ощущает вкус ненависти. Поэтому, увидав, что простившийся с бургомистром Квис направляется прямо к нему, Тлахач делает поворот направо и, неспешно, с достоинством, присоединяется к толпе женщин возле зеленщиков.