Полицейский наверняка удивился бы, узнав, сколь безошибочно оценил его поступок Квис и какую это доставило ему радость. Этот хорек идет по верному следу, он не может ошибиться. Что означает поведение Тлахача? Только то, что в его душе и сердце прорастает семечко, когда-то заброшенное и затерявшееся среди хлама, накопившегося там за пятьдесят лет. И вот росток уже пробился, и Квис с наслаждением представляет себе тот ужас, с каким Тлахач наблюдает за его ростом. Странная былинка, господа ботаники, рекомендую вашему вниманию. Не ключ-трава, а целая отмычка. Хихикающее эхо бродит в Квисе. Шутка есть соль жизни и бывает удачной очень редко. Отмычка в руках у стража вашею имущества, бытеньские граждане! Еще немного, и такое могло бы пропасть втуне.
Тлахач входит в кружок бытеньских женщин, как мельник в мукомольню. Подстегнутая его присутствием машина злоязычия полным ходом перемалывает значение беседы Квиса и бургомистра. Но Квис лишает их пищи для разговора. Он неожиданно меняет намерение и устремляется прямо в середину стайки, так что сложный механизм разом останавливается и умолкает, словно кто-то швырнул в него камень. Квис, однако, направляется дальше, к торговцу фруктами, и, довольный замешательством притихших женщин, подходит к корзинам, наполненным желто-красными яблоками.
Какое-то время он присматривается, а затем протягивает свою тощую белую руку к куче яблок и выхватывает два верхних плода, самых ярких и совершенных, без единого пятнышка, и кладет их в карман своего плаща, переброшенного через левую руку. Он поворачивается, чтобы уйти, и обнаруживает, что полицейский Тлахач успел выбраться из толпы женщин и стоит на тротуаре чуть поодаль, готовый, очевидно, двинуться дальше, если увидит, что Квис снова направляется к нему.
Но Квис в эту минуту уже думает не столько о полицейском, сколько об этих двух яблоках, оттягивающих его плащ. В полдень он отдаст их Божке, чтобы увидеть, как алость девичьих губ сольется с пурпуром яблока, как белые зубы пронзят его кожицу и с сочным хрустом войдут в мякоть. Воздух, который он сейчас вдыхает, становится сладостным от воспоминаний о девушке, и Божкино присутствие становится необычайно явственным. Приятно носить в себе нечто подобное, потому что эта игра — самая невинная из всех, которую он ведет в Бытни, и более остальных удовлетворяет его тщеславие. Он видит плоть, она расплывается, но как прелестно это видение, подобное цветущей яблоне или озаренному солнцем облаку на синем небе; как был бы обласкан взор, окунувшийся в прекрасное, если б не эта тихая печаль сожаления, что тянется за ней подвенечным шлейфом. Нет, он не смеет допустить, чтоб чувство ее исчезло, он должен питать его с осторожностью, уже первые шаги показали, какие подводные рифы скрываются в безобидной игре.