Еник сидит, зажав руки в коленях, и до хруста стискивает их. Он догадывается о чем-то ужасном, на что всегда старался закрыть глаза. Лидино место не здесь, не там, на сцене, и вообще не в этом городе, ее мир не здесь, и если она останется в Бытни, это никому не принесет ни пользы, ни радости, — она никогда не сможет полностью отрешиться от своей мечты. Лида не изведется и не умрет с тоски — не та закваска, — она просто погребет в себе всех тех, в которых хотела вдохнуть жизнь на сцене. Скажите на милость, обыкновенный парень, у которого на уме лишь теннисная ракетка да джазовые шлягеры, а вдруг становится ясновидящим и видит вещи в их истинном свете. Ну а потом у него возникает вопрос: «А что будет с тобой, если ты уверен, что без нее тебе нет жизни? Помчишься следом за ней по свету, повиснув камнем у нее на шее, потому что толком ничего не умеешь, разве что размахивать деревянным метром, ведь твое бренчанье на фортепиано годится не более, чем для ночного заведения? Холодный свет вопроса, как это ни странно, замутил виденье, избороздил его трещинами сомнений. Твоя влюбленность вознесла Лиду чересчур высоко. Ты видишь великую актрису, а есть лишь живая, красивая девушка, которая забила себе голову всяческими выдумками, что, впрочем, свойственно любой девушке ее возраста. Не поддавайся, Еник, сохраняй спокойствие и упорство. Чего ей мотаться по свету, — все, что ей нужно, что может понадобиться, есть в Бытни. Пугаешься тени, когда у тебя есть реальные заботы. Разве не придется тебе приложить все силы, чтобы завоевать ее против воли своих родителей?
И вот он сидит здесь, смотрит, любит, и голова его тяжелеет от дробной щебенки мыслей. Он дождется своей минуты, и после репетиции ему будет милостиво разрешено проводить Лиду домой. И когда он будет трепетать, желать, чтоб хоть на это короткое время она принадлежала ему, только ему, Лида все еще будет не Лидой, а той, которую изображала в пьеске. Она не станет говорить ни о чем, кроме своей игры. «Ну, — скажет она, — как я сделала это, и как я произнесла то, и как я выглядела, когда переходила от столика к окну, помнишь, когда я резко повернулась?» Енику с трудом удастся сорвать несколько отчаянных поцелуев в сквере, и ему покажется, будто он целует чужую, незнакомую девчонку, которая, хотя и подставляет губы, но думает при этом о настоящем своем далеком возлюбленном. А Енику так нужна Лида! Да только он не знает слов, которыми смог бы завоевать ее и прогнать ту, другую, которая оказалась в его объятьях.
Трехструйная песня фонтана обвивает их; но это не та лента, что свяжет их навсегда, нет, девушка не слышит ни свадебного хорала, ни колыбельной, ни спокойного бега времени, освященного любовью, а только ливень будущих аплодисментов, и когда она поднимает голову, то в высоких звездах сентябрьского неба ей сияют не глаза возлюбленного, а огни городов и рамп, и даже кусты вокруг благоухают для нее ароматом тех цветов, что будут брошены к ее ногам. Вдруг ей становится страшно — от всех этих видений на нее веет холодом, и вот она уже снова маленькая и беззащитная, и ей необходимо поскорее укрыться в сильных объятиях.