— Вольно, приятель, — говорит бургомистр с улыбкой и подает руку, чем приводит Тлахача в полное смятение. — Рад приветствовать вас при исполнении служебных обязанностей. Теперь Бытень снова стала Бытенью, граждане могут спать спокойно, раз вы охраняете их сон.
— Я не уберег их от самого себя, — отвечает Тлахач, еще не избавившийся от чувства вины.
— Тихо, Тлахач, тихо, — предостерегающе поднимает палец бургомистр. — Это похоронено, зачем воскрешать?
— Меня это будет точить до самой смерти, — возражает Тлахач упрямо. — Если уж я обманулся в себе, как мне верить другим? Это самое страшное. Хожу здесь сегодня, и все мне кажется, будто что-то должно опять случиться.
Минуту он колеблется, как бы ловя непослушную мысль и подбирая разбежавшиеся слова:
— Что-то, чего глазом не увидишь, как ни гляди.
Рудольф Нольч поднимает руку к бороде, и волосы потрескивают громче обычного.
— Это все нервы, приятель. Вы пережили большое потрясение и сегодня впервые на дежурстве.
— Нервы у меня в порядке, как всегда, — отвечает полицейский несколько оскорбленно, не уверенный в своем утверждении. — Не хотите ли вы сказать, пан бургомистр, что удар ножом сделал из меня труса?
— Боже сохрани! Вы ничуть не меньший храбрец, чем прежде. Но в ваших силах только то, что во власти человеческой.
— Если б во власти одного человека было, — отвечает полицейский взволнованно, — взять кое-кого за шиворот и выставить из города…
Мостовая, еще влажная после дневного ливня, блестит, посеребренная и отлакированная лунным светом. Бургомистр уставился на нее и медлит с ответом. Но когда поднимает глаза и видит полную луну, спешащую по небу, вдруг пробужденный страх и чувство полного бессилия подымаются в нем таким бурным приливом, что ему кажется, будто в нем утонет и его разум.
— Наверно, вы правы, — говорит он наконец, и полицейский чувствует в его голосе согласие более глубокое, чем в самих словах, — но как раз этого мы и не можем.
— Скажите слово, пан бургомистр, и увидите, — восклицает Тлахач быстро.
— Мой герой, — отвечает тот с иронией, в которой уже долго не купал своих чувств и мыслей, — и мне хотелось бы сказать эти слова и хотелось бы видеть, как они претворятся в дело. Однако я все же не из сильных мира сего.
Этот порыв веселости быстро сменяется внезапным унынием, бургомистр поворачивается и без дальних слов, пожав на прощание руку полицейскому, направляется к дому. Тлахач отдает ему честь и смотрит вслед, наблюдая, как он исчезает в дверях. Что-то побуждает пойти за ним и сказать:
— Я с вами, пан бургомистр, что бы ни случилось.