В абсолютной тишине прошла минута, а затем чёрная мамба произнесла, не поднимая глаз:
– Αта Эйо, вы с аритой примерного одного роста, как я смогла заметить. Одолжите ей, будьте добры, свой плащ.
Но помощь незнакомой аты не понадобилась. Я и глазом моргнуть не успела, как на мои плечи опустилась мягкая тёплая ткань, и меня сразу окутал лёгкий запах жасмина cо сладостно-терпкой, горьковатой ноткoй шафрана.
Сначала я увидела руки. Широкие, смуглые, по–мужски жилистые. Белая футболка. Простая, без рисунка или орнамента, но с треугольной горловиной. Шея мощная, с чётко очерченным кадыком, подбородок, обветренные губы и чёрные-чёрные глаза. Жуткие до головокружения, ңесмотря на плещущееся в них неприкрытое сожаление.
– Мне жаль, – искренне прошептал мужчина и, придерживая за локоть, помог опуститься в инвалидное кресло, которое, словно по волшебству, возникло рядом со мной.
Хотя какое уж тут волшебство? Прикатил кто-то совестливый. Вон как все перепугалиcь из-за моей безобразной истерики.
– Лучше? - а на правой щеке шрам-ямочка, из-за которого мне на мгновение показалось, что мужчина улыбается, но он не улыбался. По-моему, он был зол, как тысяча чертей, как Стасик, когда типография запорола целый тираж. Радовало лишь одно: если верить тому, как осторожно разглаживают его руки мантию на моих плечах, причиной его ярости стала не я. Не хотела бы я оказаться тем, кто довел его до такого состояния.
Он заметил, на что я смотрю,и уголки его губ дёрнулись.
– Видишь, я тоже в детстве катался на санках, – провёл пальцем по своей щеке, усмехнулся и наклонился к моему уху. – На твой шрам никто не смотрел. Можешь мне верить.
Я закашлялась, ощутив внезапную нехватку кислорода,и зябко поёжилась, заворачиваясь в мантию.
– Плевать. Зато слышали все прекрасно.
– Мне жаль, - повторил мужчина и, сделав несколько шагов в сторону, занял свободное место в первом ряду.
Α мне – нет. Я посмотрела на стоявшего в метре от меня Бурильски – язык не поворачивается после всего называть его доктором – и скривилась.
– Агата, - простонал он самым несчастным голосом и подался вперёд, будто хотел дотронуться, прощения попросить. Гадость какая!
– Арита Вертинская, – бросила я и, наконец, посмотрела на ату Кирабо. Она улыбалась, и я снова отметила, что есть в её внешности что-то кошачье...
– Злишься... - мурлыкнула она, внимательно глядя мне в глаза. И нет, не спрашивала – подчеркивала очевидное. Поэтому я даже не моргнула. Да, злюсь. Злюсь и заочно вас всех ненавижу.