– Извините, я ищу моего попугая… Прелесть! Прелесть, отзовись!
Пять раз ему грозили вызовом милиционера, три – обещали пожаловаться мужу и раз двадцать сообщали, что он пристает к честным женщинам.
Наконец Матвей Семенович сдался.
Он и сам теперь не понимал, почему ему взбрело в голову искать попугая именно в Никитском саду.
С таким же успехом тот мог улететь, допустим, в Гурзуф, или на Ай-Петри, или попасться какому-нибудь мерзкому мальчишке из числа тех, которые забавы ради убивают птиц из рогатки.
При одной мысли об этом Матвей Семенович ощутил стеснение в груди.
Он вернулся в гостиницу, чувствуя себя старым, несчастным и никому не нужным. Он нежно любил своего попугая, в сущности, это было единственное существо, с которым он мог позволить себе роскошь поговорить по душам.
Вечером Кауфман пошел в ресторан, съел еду, не чувствуя вкуса, и механически запил вином. Знакомые дамы подходили к столику и пытались разговорить уполномоченного; он отвечал невпопад и явно тяготился их обществом.
Затем явился Федя Лавочкин и, сияя, как фальшивая монета, сообщил, что они всей компанией – с Леонидом Усольцевым, Макаром Косым и его супругой – едут в Ласточкино гнездо, чтобы хорошенько там кутнуть.
– Не до кутежей мне, – мрачно ответил Матвей Семенович, водя пальцем по скатерти. – У меня… у меня попугай пропал.
– Ну пропал, так купи нового, – беспечно ответил Федя, надевая шляпу. – Так ты не едешь? Ну и зря. В Ласточкином гнезде отличный ресторан… а какой оттуда вид!
Он удалился, довольный собой, а Кауфман расплатился и поднялся к себе в номер. В постели он долго крепился, но потом его прорвало, и он залился слезами.
Он едва обратил внимание на разразившуюся грозу, но в полночь его разбудил какой-то шум.
– Дуррак! – протрещал над самым его ухом знакомый голос, и вслед за этим Матвей Семенович услышал хлопанье крыльев.
– Прелесть! – спросонья закричал он, после чего свалился с кровати и проснулся окончательно.
Сидя на полу, он дрожащими руками нащупал выключатель ночника.
Попугай, его лучший, его единственный друг сидел на столе и косил на него круглым глазом.
– Дуррак! – сердито прокричал попугай и вылетел в окно.
– Подожди! – закричал Матвей Семенович. – Не надо! Подожди!
Он кое-как надел очки, влез в штаны и, как был, всклокоченный, нелепый, в пижамной куртке и войлочных тапочках, ринулся к выходу.
– Подожди! Не улетай!
Снаружи Кауфмана встретила нежная, теплая, лунная ночь. Он вертел головой, высматривая попугая, но тот куда-то делся.
Однако теперь, когда Матвей Семенович точно знал, что его любимец находится где-то рядом, уполномоченный ощутил прилив оптимизма.