– А… э… здорово, – выпалил Федя первое, что пришло ему в голову.
– Леонид Сергеевич, – сказал Володя, – там товарищи из угрозыска жаждут с вами побеседовать.
Голлербах не произнес ни одного обидного слова, и даже интонацию его нельзя было назвать оскорбительной, но тем не менее, слушая его, художник бледнел, ежился и словно усыхал на глазах.
«Ай, артист! – подумал Федя с невольным восхищением. – Ну и артист! Какая жалость, что кино пока не говорит…»
– Побеседовать? О чем? – забормотал Усольцев, нервно теребя волосы. – Я им уже все рассказал…
– А они так не считают, – ввернул Володя с адской двусмысленностью в голосе.
Леонид Усольцев был невысоким кудрявым шатеном с мелкими чертами лица.
Если бы вы заглянули в его удостоверение личности, вы бы выяснили, что ему немногим более тридцати, но из-за пьянства, как это часто случается, он выглядел значительно старше своих лет.
В молодости Леонида считали талантливым и прочили большое будущее, но он словно нарочно сделал все, чтобы это будущее никогда не наступило. Жизнь, как качели, мотала его между чередующимися периодами пьянства и просветления, и когда он не брал в рот ни капли, то поражал любого своей эрудицией, мастерством и широтой художественных интересов.
Борис Винтер, который давно знал Усольцева, неоднократно пытался его образумить, и нельзя сказать, чтобы его попытки оказывались совсем уж бесполезными. Какое-то время Леонид держался, но потом опять срывался, и очередной его срыв пришелся как раз на нынешние съемки.
– Ай, да ладно! – неожиданно обозлился художник. – Хватит меня пугать…
Он вырвал из руки зазевавшегося Феди два рубля и, с вызовом прокричав: «Мерси!», скрылся из виду.
Лавочкин обескураженно посмотрел на Володю, тяжело вздохнул и спрятал бумажник.
– Что угрозыск никак не уймется, а? Мы ведь уже рассказали все, что знаем о Саше…
– А они вовсе не по поводу Саши пришли, – ответил Володя каким-то странным голосом. – Они нашего реквизитора ищут. И знаешь, я так понял, они считают, что это он Сашу убил.
В первое мгновение Федя решил, что коллега его разыгрывает, но Володя казался совершенно серьезным.
– Ты не шутишь? – на всякий случай спросил Лавочкин.
– Нет.
– Может, они бабу не поделили? – пробормотал Федя, ища хоть какое-то понятное объяснение происходящему и не находя его. – Ерунда какая-то… Слушай, а Тимофей сам что говорит?
– Ничего не говорит. Он исчез. Его нигде не могут найти.
Пока актеры обсуждали исчезновение реквизитора и пытались вспомнить, не прослеживалось ли в его поведении чего-нибудь подозрительного, Усольцев через черный ход удрал из гостиницы.