Через пятнадцать минут дилижанс завернул во двор городской почтовой станции. Это был конец пути.
Когда молодой человек вылез из дилижанса и в некоторой растерянности стал подле крыльца, не зная, видимо, что ему далее делать, куда идти со своим чемоданом, рыжебородый купец приблизился к нему и сказал таким тоном, как будто они были земляками и только лишь несколько лет не виделись:
— Чему учился-то там?
Молодой человек, несмотря на неожиданность вопроса, ответил так же просто:
— Архитектуре, строительному искусству.
Купец быстро глянул на него прищурясь, затем, усмехнувшись, отворотился, чего-то ища во дворе взглядом, подманил пальцем извозчика, подъехавшего в этот момент к воротам, и снова оборотился к юноше:
— Жить в Питере будете, или как?
На этот раз юноша почему-то замялся с ответом.
— Д-да…
— Фатерку имеете на примете?
— Нет, не имею, — он уже с удивлением посмотрел на купца.
— А желалось бы получить? — не унимался купец и, не дожидаясь ответа, бесцеремонно подтолкнул молодого человека к извозчику. — Отвезешь… барина в Галерную улицу, — приказал он тому, — в дом чиновника Исакия Исакиевича.
— …С ним столкуетесь, с Исакием Исакиевичем, — продолжал он, обращаясь опять к юноше и как бы успокаивающим тоном: — Скажите, мол, Архип Шихин прислал.
Посмеиваясь, он подсадил недоумевавшего юношу на дрожки, успев в то же время сердито цыкнуть на извозчика, чтобы тот пошевеливался с чемоданом.
— До свиданьица! — махнул он рукой. — Еще увидимся, а сейчас-то уж мне сильно некогда. До свиданьица.
В тот же день, благополучно сняв по нежданной-негаданной рекомендации комнату у Исакия Исакиевича, маленького чиновника, жившего вдвоем со стряпухой, молодой человек вышел из дому, намереваясь посмотреть город. Он почти не знал Петербурга: до восемнадцати лет жил в деревне, изредка наезжая в Псков, а последние четыре года провел за границей. Теперь был 1826 год, кончался май месяц, в апреле ему исполнилось двадцать два года.
Будем его называть именем, каким звали его друзья в Париже.
— Базиль, — говорили они ему, и он радостно откликался, начиная уже забывать свое русское имя.
Итак, Базиль отправился посмотреть сегодня хотя бы ближнюю часть Петербурга, называемую Адмиралтейским островом. Было известно ему, что здесь расположены Адмиралтейство и Зимний дворец, воздвигнутый великим Растрелли.
День был веселый, майский, а по жаре — скорее даже июльский. Но Галерная улица, по которой направлялся Базиль, была чрезвычайно узка, и до самой Сенатской площади он шел в непрерывной прохладной тени от домов и почти в одиночестве, никого не встречая и не обгоняя. Настроение было чудесное. Базиль шел и, как это часто бывало, восторженно думал о Леду, парижском архитекторе конца XVIII века.