Лиликов заметил:
— Крутишь, Феофан Юрьевич! Не ты ли ему сунул взрывчатку?
— Вы меня не поняли, товарищ Лиликов…
— Понимать тут нечего!
Фофа обиженно засопел:
— Мне шахта дорога, я тоже вложил в нее немало труда. Я способен создавать, а не разрушать.
— Уверяешь, а нам не очень верится.
— Не знаю, чего вы от меня хотите…
— Перестань нам вредить, иначе плохо будет!
Фофа держал лампу в вытянутой руке. По мере того, как Лиликов говорил, она у него опускалась все ниже, освещая ноги в чунях и оттопырившуюся колоколом куртку.
— Не старайся, как кобелек, к хозяйскому сапожку прижаться, — продолжал все резче Лиликов. — Где тот сапожок? Нет его! Служи нам, пока принимаем твою службу. Не лезь в компанию к уряднику. Урядник — человек темный. У него иной специальности нет, как только шахтеров по морде бить. Он — особая статья, а ты ведь другая. Штейгера́ тебя слушают. Работай с нами, пока работается, иначе выставим из Казаринки.
Из-за спины Кузьмы послышался голос Петрова:
— Штейгеров — к чертовой маме! Покажется — я его клеваком по башке!
— Что тебе штейгера?
— Известно что! Мясо из борща выловили!
Кажется, там началась драка.
— Какая же может быть работа? — спросил Фофа.
— Это мы выясним, — Лиликов не отступал от управляющего. — Лес помог бы доставить, — крепить нечем!..
Фатех остался один. В дальнем краю штрека шумели. От этого шума шахта становилась еще темнее и ненавистнее.
На-гора помог выбраться Аверкий.
Болела шея. Во рту держалась соленая горечь.
— Ишь, дела какие, — бормотал Аверкий, подходя к стволовой Алене.
— Взрыв будто должен был произойти. Не перса вина. Но, скажу тебе, Петров зря озверел. Чуть не погубил голубую душу… Опять же, нельзя со взрывщиком ласково — артель задохлась бы. Иные говорят: конреволюция!
— Чего мелешь! — перебила Алена. — Петрову от водки скоро черти будут показываться, не то что конреволюция!
Сквозь открытую дверь проглядывалось голубое небо. Фатех уставился на него немигающими глазами, не веря, что он уже на поверхности.
— Испугался, сердешный, — сказал Аверкий, смущенно переминаясь с ноги на ногу.
Алена бесцеремонно оттолкнула его.
— Разве вы не перепугаете? Черти чумазые! Морды разбойные! Нашли конреволюцию! Тело у него — в чем только и душа держится…
Она взяла Фатеха за руку и потащила в каморку, где жарко топилась «буржуйка», пахло жилым дымком и цвели в горшочках кроваво-красными рожками калачики.
— Я сам думал, зря Петров дерется, — оправдывался перед Аленой Аверкий. — Фофу надо, известное дело, потрясти… Фофа — он хитер!
Алена не слушала.
— Отходишь его, а я пошел…