— Надежда, — позвал он, — где ты там?
Дверь, ведущая на кухню, сразу же открылась, и на пороге показалась белолицая, чуть располневшая женщина.
— Чего вам? — спросила она.
— Не знаешь разве? — глухо сказал Черенков, не глядя на нее.
— Допрос ведь ишо будет, — попыталась она возразить не очень настойчиво.
— Перед тем можно выпить, — сказал Черенков и протянул граненый стакан. — Лей, не жалей! — попытался он улыбнуться.
Улыбка не получилась — рот оскалился, а глаза не смеялись. Тогда он, чтобы доказать свое доброе расположение к Надежде, похлопал ее ладонью по спине.
— Чай, не купленая, — увернулась Надежда.
Есаул выпил залпом и вытер рукавом гимнастерки потеки самогонки на подбородке.
— Дерзкая ты, — прохрипел он, борясь со спазмом в горле. — Пришлепну вот твово дружка.
— Дело нехитрое.
В ту же минуту дверь открылась, и на пороге показался подталкиваемый вестовым Филя. Ворот полушубка на четверть оторван. Сапоги испачканы. Ступал он неуверенно, как в деревянных колодках. Надежда слегка покачала головой, догадавшись, что Филя обморозил ноги.
Тяжело развалившись на стуле и пристально взглянув в вспухшее лицо кабатчика, Черенков спросил:
— Когда последний раз видел Григория Петровича Сутолова?
— Не припомню, право…
— А ты припомни! — рявкнул Черенков так, что и Надежда вздрогнула.
Чего мне врать, вашскородь… — пробормотал Филя.
— Соврешь — зарублю! Поставлю на дороге, и на всем скаку — р-раз! А потом собаки над твоей паршивой башкой выть будут. Собачьего воя не терплю. Тут уж пущай повоют! — кричал он, глядя на Филю неправдоподобно голубыми, остекленевшими глазами.
— Не пойму, про что вы спрашиваете.
— Молчать!..
Надежда приметила, что Черенков криком разъяряет себя.
— Ты явился с той стороны, должон был услышать про Григория Сутолова!
— Не слышал, господом богом клянусь…
— Врешь!
Глаза у есаула сверкали злым блеском. Он дернул за ворот гимнастерки, словно почувствовал удушье. Носком сапога часто застучал по полу, как будто решая, немедленно ли пристрелить кабатчика или еще обождать немного. Согнувшийся от страха Филя не мог смотреть в глаза есаулу.
— Чего ему врать? — вмешалась Надежда, понимая, что допрос вот-вот может приблизиться к роковому концу.
Черенков и дневал и ночевал у нее, но такого вмешательства не мог допустить.
— Не твое дело!
— Велите уйти? — смело спросила Надежда.
— Постой! — остановил ее Черенков, тупо соображая. — Не знаешь, стало быть, про Гришку, — сказал он тише. — А какие силы охраняют Казаринку и Громки, знаешь?
Филя пошевелил обмороженными пальцами ног, болью стараясь отогнать страх перед есаулом.