Надежде открылась его черствая душа, когда она однажды попросила побыть ночь, потому что надвигалась гроза, а грозы всегда пробуждали у нее горечь одиночества. Трофим отказался. Надежда, стараясь его задержать, быстро собрала на стол. И это не помогло. Трофим упрямо пятился к двери, бормоча что-то невнятное. И тогда она поняла, что не нужна ему, что правду говорил отец: «Любовь — обман наученных грамоте».
— Когда ж явишься? — спросила она для порядка.
— Завтра, должно…
— А завтра ты мне не нужен.
— Шутишь все.
— Ты ведь дурак, Трофим. Дурак завсегда берет, а дать — не умеет.
Трофим ухмыльнулся:
— Много ты понимаешь!
— Не много, а для такого случая хватит. Уходи! — вскричала она, вытолкав его за дверь.
На другой день она не впустила его, хоть было ей дурно, одиноко. Слишком много она отдала ему, чтобы так, сразу, позабыть и отказаться.
Время было неровное. Началась война. Через Чернухино двигались поезда с мобилизованными. Бабы рыдали, провожая их. А Надежда равнодушно смотрела на сгорбленные спины женщин и думала: невелика беда, переживется. Она была сильная, не понимала, что значит лишиться кормильца, работника, мужа. Сам мастер на все руки, отец и ее, единственную дочку, приучал, чтоб она чувствовала себя в жизни независимой. Она управлялась с хозяйством, варила самогонку, вела тайную торговлю с поселковыми кабатчиками, ублажала урядников, когда они являлись, чтобы помешать этой торговле. Для нее мысль о кормильце была такой же чужой, как мысль о приниженной бабьей жизни.
Вторым у нее был Пашка. Началось все случайно. Надежда ехала из Иловайска. Вышла в Громках, чтоб попасть в Казаринку. Наступил вечер, идти одной женщине по степи опасно, она и осталась на станции, благо было летнее время. Села на скамеечку под старым вязом, утомленно досмотрела, как вечер слизывает последние розовые пятна с неба, и приготовилась так просидеть всю ночь или подождать, пока кто-нибудь пойдет в сторону Казаринки, чтобы увязаться в попутчицы.
Пашка показался на перроне, когда еще было светло. Глянув на него, Надежда подумала, что с ним бы она не побоялась идти в Казаринку: что-то было легкое в том, как он томно и выжидающе поглядывал в ее сторону. Она обрадовалась, когда он сам подошел к ней.
— Далеко ли путь держите, разрешите спросить?
— Через пень-колоду к мелкому броду, — ответила Надежда, улыбчиво посмотрев на Пашку.
— А за мелким бродом ходят волки сбродом, — ответил в тон ей Пашка.
— Меня не заметят.
— А и по-волчьи приветят!..
Надежда засмеялась. Ей почему-то стало так весело, что и смеха своего она не узнала: было в нем что-то задорно-девчоночье.