— Не обижайся, если не приду.
Проводила его с облегчением. Ей стали мешать праздные рассуждения об одном и том же, таком далеком от ее дела. Окружающая жизнь отбирала у нее слишком много сил, чтобы оставлять что-то для забавы. Пашка болтает о счастье для баб, которое приносят мужики. А Надежда не видела этого. Избитые, голодные, оборванные мужики приходили к ней каждый день просить опохмелки. Бабы голосили над ними, пьяными. А потом они голосили над ними, убитыми на войне. Темно и смутно было вокруг, скверно и безрадостно.
Уже не думая о любви, а только о помощнике, который бы раскрутил мужскую работу по дому, она согласилась жить с казаринским кабатчиком Филей. Этот был жаден. Стал заглядывать в ее потайные шкатулки, и она прогнала его.
До появления Черепкова года полтора Надежда жила одна. Когда одолевала тоска, выпивала. Телом она раздобрела, а душой успокоилась. От богатства и независимости появилось презрение ко всему слабому и никчемному, грязному и крикливому. Нищенкам и бродягам она щедро подавала денежку, но поспешно отходила от них, боясь их покорно-загнанных взглядов и дурного запаха, шедшего от их лохмотьев.
Пристававшему к ней Черенкову она тоже сказала:
— Пошли бы в баньку, помылись… Видать, и вша завелась при лютой походной жизни. У меня найдется свежее бельишко…
Противен он был ей. Страшно было глядеть, как у него, пьяного, мокрели от пота волосы и от прислоненной к стенке головы оставалось мокрое пятно. После его ухода посыпала она всюду тертой мятой и бузиновым цветом, чтоб убить дурной запах и предупредить появление насекомых в доме.
Надежда ждала вестового на кухне.
— Садись, Ванек, — пригласила она, ставя на стол тарелку с мясом и картошкой. — Только и закусить тебе, когда тот сатанюка спит.
— Да я будто и закусил уже, чем бог послал, — скромно отказывался вестовой, приводя в умиление Надежду своей застенчивостью.
— Все свежее, хорошее…
— Я и сам вижу.
— Видишь, так садись. У вас не поймешь, что делается, — где служба начинается, а где кончается и кто ваш враг, — говорила она, ставя на стол огурцы и моченые яблоки. — Кабатчика этого захватили в плен… Ему лишь бы кабак цел остался, а будет там царь, царица, атаман или атаманша — без внимания. Садись, садись, не бойся, — пригласила она еще, обратив внимание, как он прислушивается, храпит ли есаул.
— Можно, пожалуй, — согласился вестовой, не смея упираться, чтоб не обидеть хозяйку.
— Затиранил он тебя, — сказала Надежда, придвигая к вестовому тарелки поближе. — Большевик в тебе привиделся… Ты не обращай, он осатанел от вина. Для него теперь любой — большевик, кто на него не похож.