Вестовой ел, не решаясь обсуждать с Надеждой поведение есаула. Подняв брови, она смотрела на него, не переставая удивляться, откуда он взялся, такой чистенький и щеголеватый. Его чистота и подтянутость бросились ей в глаза сразу же, как только он въехал во двор вслед за Черенковым. Шинелька чистая, башлычок аккуратно подвязан, лицо свежее, и сидит на коне, словно на смотр явился, — легко и стройно. В ее двор никогда не заезжали подобные ангелы. У нее появлялись люди грубые, шальные, серолицые, в помятых шинелях и грязных сапогах. Она привыкла к их грубости. И жила с тайной тоской по тихой радости в выбеленном доме, в котором всегда должно пахнуть бельем и лампадкой. Теперь только она поняла, что тоска эта сильна и непреходяща, что подобная чистота возможна.
— Где ты взялся такой! — потянулась она к нему, но тут же смущенно опустила руку.
Вестовой удивленно посмотрел на нее.
— Кушайте, кушайте, — сказала она нежно.
Зачем ему говорить, что вокруг творится смутное? Зачем ему знать, что она каждый день варит все больше самогонки, а ее не хватает? Пили шахтеры, пили вернувшиеся с фронта покалеченные солдаты, пили бывшие буржуи, оказавшиеся без дела и без денег. Костенели лица, выкатывались глаза с воспаленными белками, докрасна накалялись споры, хрипели голоса:
— Нет царя-батюшки — кончилась Россия!
— Выборное демократическое правительство нужно!
— Я и без правительства тобой поправлю!
— А ты, гад, почему должон мной править? Я сам собой могу править!
— Анархия нужна!
— Анархию ты в своем курнике устанавливай. Наша квочка что-то другое высидит.
— А ты плешивого Фофу знаешь? Никакого черта ты не знаешь. А туда же — буржуазия!.. Фофа пил больше нашего, а дела у него звоном звенели!
— Тебе и горшок звенит! Звенели, звенели!..
Сколько их проходило за сутки, таких говорунов-краснобаев!..
Третьего дня появилась барынька с двумя малыми детьми. Пробиралась она на Дон — там должен находиться ее муж, офицер. На худой шейке — личико с залитыми страхом глазами. Унтер пообещал доставить ее на санях в станицу Каменскую. Надежда видела, как барынька заботливо укутывала детей в предложенную унтером попону, а сама в легоньком для степной поездки пальтишке с дорогим мехом, пришитым к рукавам и воротнику для красоты. Надежда не верила, что унтер довезет ее до Каменки. Сказать боялась: черт-те что за человек, мало ли всякого сброда шатается по дорогам.
Ночью барынька вернулась пешим ходом с окоченевшими от холода детишками.
— Ограбил… — сказала она, прося Надежду пустить в дом.
— Скажи спасибо — живую отпустил.