От Казаринки до Косого шурфа — десять верст напрямик. А где-то надо было свернуть, обойти занесенные снегом глубокие балки. Со всеми поворотами могло набраться не десять, а пятнадцать верст — три часа ходу. Времени достаточно, чтобы подумать и порассуждать наедине с собой о чем угодно. Никто не шумит, требуя чего-то для работы в шахте. Не торчит перед глазами шальная рожа Петрова. Не надо идти и пересчитывать, сколько еще осталось продуктов для снабжения военнопленных. Не гудит над ухом Алимов, требующий для артели наряда на каждую смену.
Еще жилец в степи объявился — заяц проскакал. Где-то отлеживался, наверно. Понесся, взбивая снежное облачко. В отдалении облачко разрасталось, как будто не заяц, а конь проскакал. А над ним распахивалась слепящая глаза голубизна неба, помутненная на горизонте морозным туманом.
Подходя к Косому шурфу, он заметил скачущих в отдалении конников. Шли они со стороны Лесной.
Лиликов прижался к штабелю из сосновых бревен: сомнений у него не было, это — казаки.
Бежать бессмысленно, — от казаков не уйдешь, если они заметили. Лучше оставаться на месте. Подскачут — можно сказать, что путеобходчик или сторож лесного склада. Лиликов сел на бревно, вытащил кисет и стал крутить цигарку. «Смешно ведь гадал, сколько осталось на счастливую, безбедную жизнь», — подумал он, ясно представляя, что жизнь может закончиться теперь же, когда казаки подскачут.
Ему почему-то припомнилось; как однажды, когда он ушел от изыскателей, его схватили пастухи, приняв за конокрада. Тоже чуть не убили. Поленились, не захотели от костра отходить, оставили до утра. Он смотрел тогда, как за красноталовыми кустами, покрытыми пылью и паутиной, всходило солнце, и думал, что в последний раз видит зарю.
Доказал пастухам, что не конокрад, а шахтер.
А этим удастся ли доказать?
Уж ясно слышался топот — казаки скакали к нему. Лиликов поднялся и вышел из-за бревен.
Их было пятеро. Передний — бледный, с окровавленным лицом и шеей, перевязанной пропитавшейся кровью тряпкой, с дико расширившимися светлыми глазами.
— Кто? — прохрипел он, осаживая коня.
— Сторож здешний, — ответил Лиликов.
— Деревня далеко?
— Ново-Петровка?
— Все одно какая! — вскричал окровавленный казак, наступая конем на Лиликова.
Белые, бескровные щеки задергались, глаза еще больше выкатились и посветлели. Он выхватил шашку и ударил Лиликова плашмя по плечу.
— Чего надо? — громко спросил Лиликов, прижимаясь к бревнам, — Какую деревню надо? Ново-Петровка — там, внизу, — указал он рукой.
— Ум-м, сволочь! — промычал казак, поворачивая коня.