— Здесь ожидаешь? — недоверчиво спросил Сутолов.
— Здесь, — ответил Вишняков, будто речь шла о чем-то обычном. — Скоро они должны явиться, так что тебе, наверное, уходить надо.
— Мне тож любопытно, — вздернул голову Сутолов.
— Не скоморошья свадьба, чтоб любопытствовать. Разведки с тебя хватит. Подумай, как посты расставить.
— Интересно мне, — настаивал Сутолов, бледнея, — о чем ты с ними поведешь разговор.
Вишняков пожал плечами.
— Возьми, почитай, — протянул он ему лист бумаги с вопросами для переговоров, — об этом пойдет речь.
Прочитав, Сутолов вернул бумагу.
— Гляди, Архип, — предупредил он мрачно, — не нравится мне все это. Мы в разных окопах. Они в нас стреляют, а мы в них должны стрелять. Разговоров между нами быть не может и не должно.
Взгляды их встретились. Вишняков не отвернулся, выдержал.
— Иди, — сказал он, — мне они тоже не радость. Не каждый окоп стреляет, иной, бывает, затихает на час. Не каждый узел разрубается шашкой, над иным надо и посопеть, авось веревочка цела останется для хозяйства…
Сутолов резко встал.
— Гляди не ошибись, — сказал он поворачиваясь. — Узлы рубят — веревки не жалеют!
Вишняков промолчал. Сутолов вышел.
В наступившей тишине было слышно, как стучит пишущая машинка, как затухающе, но твердо и сердито стучат каблуки солдатских сапог Сутолова — мелкие, дробные перестукивания машинки и тяжелые, размеренные, как на войсковом параде, шаги. Вишняков вздохнул: он почувствовал внезапно навалившуюся усталость от неуверенности и смутного ожидания неудачи. Возражения Сутолова против встречи были ему понятны. Сутолов иначе не мог. В его натуре — идти прямой дорожкой, крушить, а там — будет видно. «Вали, потом поднимем!» — горазд он кричать каждую минуту, второпях, может быть, валя на землю и такое, чего никогда не возможно будет поднять. А Лиликов задал задачу. Догадка его насчет вынужденной остановки Дитриха в Казаринке любопытна. Генерал ведь, а попал в ротный окоп. Может, его и удастся прижать в этом окопе…
Вишняков приблизился к окну. Сквозь оставшуюся незамороженной щелку в стекле он увидел, как подкатили к штейгерскому дому сани-розвальни, как с них соскочил Фофа, одетый в простой полушубок, а потом акционер-директор Дитрих в полушубке получше, дубленном под замшу. Вишняков наблюдал, как шел к крыльцу Дитрих, высокий, прямой, а Фофа засуетился у коновязи, натягивая лошадям торбы. Вишняков отошел от окна, вернулся к столу, чтобы встретить прибывших сдержаннее и строже.
В дверь постучали. «Мудрено начинают», — отметил Вишняков и пригласил басовитым голосом: