Вкус улучшился с годами
У любимой, слава богу,
И она меня на память
Засушила понемногу…
Они приблизились к пленным. Катерина заметила, как оглядывают они ее с ног до головы. В бараках, когда она там появлялась, кажется, никто так откровенно, по-мужски жадно, и не смотрел на нее. А здесь, видать, захмелели от танца.
— Небось про пироги часто мечтаете, — сказала она, останавливаясь. — Глазищи-то как у волков генварских!
— Так точно, пани Катерина, — со вздохом сказал Кодинский, — говорим про смачны пироги! — Он причмокнул яркими под засохшей пылью губами.
— Позвали бы — напекла! — подмигнула она обалдело глядящему на нее Кодинскому.
— Меджемен истен, — прошептал Янош.
— Чего это он? — сочувственно спросила Катерина.
— Богу молится! — ответил Кодинский.
Пленные окружили ее со всех сторон. Катерина прикрикнула на них с притворным возмущением:
— Кончились танцы! А на меня чего глядеть, будет время еще — повстречаемся! Да отверни ты свои глазищи, богу своему польскому лучше помолись!..
— Катька, вражину твою мать, не смущай немцев! — издали вскричал Кузьма.
— А тебе чего, копай! — ответила она, посмотрев в ту сторону, где работали шахтеры из Алимовой артели.
Вдали, за ними, она увидела медленно шагающего Вишнякова.
— Вот так, молись! — со смехом повторила она Кодинскому.
— Пани Катерина не слышала моей молитвы, — подступил к ней снова Кодинский.
— А чем твоя отлична от других?
— Моя лендит прямо в сердце!
— Нужно тебе сердце! Юбки с тебя хватит!..
— Дьявол, не баба! — покачал головой Кузьма.
— Здорова, силой балует, — сказала осуждающе Арина.
— А дьявол и не поселяется в немощи, — откликнулась Алена, — ему в силе сподручней жить!
Катерина слушала, уголком глаза наблюдая, как подходит Вишняков. Она еще издали заметила, что он как будто не в себе, — хмуро оглядываясь по сторонам, ищет кого-то, под ноги не смотрит и спотыкается. «Ох, революционер мой разнесчастный, — подумала она, как всегда, с болью об Архипе, — еле ногами плутает. Вот кому бы пирожков испечь да накормить хоть один раз за то время, как домой вернулся. Живет ведь неприкаянно…»
— Чи панн мни розумие? — наклонившись к Катерине, тихо спросил Кодинский.
Но она уже была далека от желания озоровать, помаячить на людях, задержаться среди пленных и подразнить этим Вишнякова.
— Никакого лешего я не розумию! — резко ответила Катерина и отошла в сторону.
Смешавшись с шахтерами, она вдруг услышала голос Сутолова:
— Вишнякову некогда лопатой орудовать. Он только что с Фофой и Дитрихом языком орудовал.
— Врешь ведь! — сердито сказал Кузьма.
— Чего мне врать? Поспроси у него сам.