— Праздно мы с тобой говорим… Пора бы и договориться. Дитриха ты все же задержи, если объявится еще. Потом, на свободе, мы с тобой поговорим, какая она, Россия… Громки с глаз не спускай. Паровозы должны прийти — проскочим на Доброрадовку, гаубицу тебе дам. Потом паровозы оставишь себе.
— Быстро мы сговариваемся!..
— Гляди, Архип, мы с тобой не из той артели, что получку ждет. Нам во всем надо быть терпеливее и умнее… Революцию будем отстаивать с оружием в руках. Запомни это и соответственно действуй.
В комнате загремели отодвигаемые стулья. Пашка поспешно вышел из станционной дежурки, где был слышен разговор, и побежал по перрону мимо одиноко стоящего Фатеха. «Разъехались бы все по своим Ташкентам!» — подумал Пашка.
К Громкам подошли два паровоза.
Пашка наблюдал, как пошли к ним Пономарев и Вишняков, а за ними мелким шагом бежал Фатех. Все трое остановились возле переднего паровоза. Фатех просяще поднял голову к двоим, собирающимся подняться по лестничке в кабину машиниста, и что-то говорил.
— Эх, ты, простота! — вздохнул Пашка, уверенный, что Фатеха не возьмут.
Вдруг Вишняков подхватил его под руки и подтолкнул к лестничке.
Паровозы отправились на Доброрадовку.
Выйдя на перрон и постояв несколько минут для порядка, Пашка вернулся к телеграфу. Входил он в свою тихую комнату не так, как раньше, а поминутно оглядываясь: могильная тишина Громков была нарушена. Он подумал, что, может, Калиста была и права, когда просила уехать в неизвестные края, где люди живут поспокойнее. Пашке ничего не надо было. Ему до сих пор неплохо жилось. А свобода — штука забавная. Вишь, командующему Пашка не понравился. Прикажет — убери, и уберут, не подумав, что Пашка тоже свободный человек, может говорить про жизнь, как она ему представляется, и служить тому, кто ему больше приходится по душе.
— Чепуха это — война за свободу! — вслух произнес Пашка, потягиваясь.
Постоянные недосыпания приучили его пользоваться каждой малой возможностью, чтобы поспать. Он пристроился на дубовой скамье, стоящей в темном углу телеграфной, накрылся шинелькой и сладко выпрямился. «Не одинаково они гнут…» — в последний раз подумал о Вишнякове и Пономареве Пашка. Тишина начала убаюкивать его. Затуманилось, заклубилось, как дым. Дымом затягивало дорогу. Серая мгла покрывала поля… Пашка уснул.
Вдруг он услышал настойчивый стрекот телеграфного аппарата. Вначале стрекот напоминал ему шум далеко идущего поезда. Только когда он поднялся и прислушался, шум стал яснее и заставил подойти к аппарату, выстукивающему на узкой телеграфной ленте прямой узор телеграммы. Пашка начал читать: «Ведем бой бронепоездом тчк левее Чернухина замечена кавалерия тчк в сторону Громков проскочила дрезина с платформой тчк задержать тчк в крайнем случае открыть стрелку на тупик тчк смерть врагам революции и трудового народа тчк комиссар Трифонов тчк».