В руках у него была шинель, которую он не успел надеть. Пашка поднял ее, собираясь закрыться, чтоб Фофа не заметил его. В тот же момент Фофа начал чиркать спичкой. Пламя вспыхнуло, ослепив глаза. Пашка покачнулся, обнаружив себя. И дальше, уже не отдавая отчета, что делает, набросил шинельку на голову Фофы, мигом повалив, стал душить, больше всего боясь, чтобы не получилось шума. Фофа пытался сбросить с себя Пашку, тот был сильнее, с яростью вдавливал его в пол, рукой зажимая лицо.
Когда Фофа перестал сопротивляться, Пашка сдернул с него шинель, открыл наружную дверь и выскочил на улицу, под звездное небо, на удивительно чистый снег.
Катерина не спрашивала, откуда он явился. Пашка сам рассказал обо всем. Закончив рассказ, спросил:
— Пойти в Совет доложить? Или не нужно?..
— Не знаю, — сказала Катерина, с удивлением разглядывая его перекошенное лицо.
Она заставляла себя поверить рассказу Пашки и не могла поверить до конца. Он так приучил ее всякими небылицами к неверию, что она не замечала исцарапанных рук — следов борьбы с Фофой, — и измазанных мелом сапог, и измятой шинели.
— Я во имя революции, — оправдывался перед ней Пашка. — Сам не знаю, как получилось. Видать, внутри у меня сидит праведный приказчик: сказал, а я сделал… Люди все на жизнь стали глядеть плево. А мне чего ж, не я бы его, так он меня — куда денешься?.. А Черенков сколько шахтеров положил? Думаешь, это ему забудется? Жизнь человеческая им ни во что…
Он постепенно затихал под ее пристальным взглядом. Катерина жалостливо сказала:
— Сиди в хате, я сама сообщу в Совет про дрезину.
— Ага, скажи, Катя… — попросил Пашка, чувствуя, что наступил конец одной жизни, а другой, которая открылась внезапно после случая с Фофой, он еще не понимает.
— Телком был, телком и остался, — сердито сказала Катерина, принявшись стелить Пашке на кровати, а сама готовясь перебраться на лавку. — Давно говорила: набредешь на скверное у той суки. Надо было ходить? Да пропади она пропадом! Ни кожи, ни рожи…
— То правда, — согласился Пашка, довольный, что Катерина его ругает за Калисту и не вспоминает Фофу.
— Подумать только — человека убил! Мразью его называли, а все ж человек…
— Человек, — вздохнул Пашка, уронив голову на грудь.
— Мне не жалко, — вдруг повернула иначе Катерина. — Тебя, дурака, жалко! Накануне еще стадо свиней приснилось. Думала, самой что-то вещает сон. Всегда, когда свиньи снятся, грязи в доме ожидай. А тут, видишь, пострашнее грязи… — Она закончила стелить. — Ложись, подремли до утра. Утром схожу в Совет, поговорю с Сутоловым. Архип, слышала, уехал. С Архипом было бы удобнее поговорить…