А в иных поселках стояли калединские части.
— Долго в мире не придется жить, — со вздохом заключал Вишняков.
— Когда-нибудь стукнемся.
— Было б чем стукаться, — осторожно говорил Прокофий. — Армия не вся одинакова. Штаны одинаково рваные, а очи щурятся не одинаково.
— Что Пархоменко говорит?
— Пархоменку можно говорить. У нього отряд — черту копыта позрывае. Хлопцы як один. Ниякой тоби контры. Усяка там буржуазия нызенько-нызенько кланяеться.
— Как они ладят с Центральной Радой?
— Вона для них як розбытый глэчик на дорози — треба пидняты, а николы…
…Быстро печатавшая на машинке всякие бумаги, Калиста Ивановна вызывала у шахтеров своей злой работой больше доверия к Совету, чем десяток речей Вишнякова: значит, есть сила, способная заставить рыжекудрую, белолицую «Фофину мадаму» поставить на службу к новому хозяину. О прочности порядка иным людям меньше говорили строгие приказы командира милиции Сутолова, чем то, как к Совету шли на поклон военнопленные, — «немец любит порядок, ежли уж немец идет, стало быть, признает власть». Это пробуждало смутную гордость и желание испытать ее, — пусть она еще покажет, на что способна, пусть покрасуется и утешит.
В Совет приходили и вовсе без всякой надобности — посидеть, покурить. В длинном коридоре шахтоуправления постоянно держался дым, как будто дымоходы были не в порядке. Рассаживались под стенками, на полу. Прислушивались к каждому слову, многозначительно поглядывали на соседей, когда это слово нравилось. Стеснительный Аверкий рябой не мог подать виду, что явился в Совет без дела, поэтому обязательно начинал что-то плести.
— Все же не пойму, как дальше пойдет со свободой… Управляющий, понятно, спрячется за спину генерала, а генерал — по морде нас или по горбу. Это все ясно, как божий день. А вот, скажем, иное: мне свободно сегодня, не идет на ум шахта, хочется брюхом кверху полежать.
Кто прекратит такую мою свободу и как он будет называться?
Он победно улыбнулся оттого, что вопрос, по его понятию, был неразрешим для сидящих. Никто не сможет на это ответить, как не сможет ответить и он сам, так как только сейчас, сидя в коридоре, об этом неожиданно подумал. «То-то и оно!» — вздыхал Аверкий.
Рядом так же недоуменно вздыхал Паргин. Ему тоже хотелось без всякого дела побыть в Совете, покурить и поговорить о всяких неясностях.
— Найдется коню хомут, явится крикун, прошумит: «За леность голову отмотаю, сукин ты сын!»
— Те-те-те! Я не про то зачал! Свободный гражданин, хочу — работаю, хочу — нет! На это ты мне ответь!..
Аверкий бросил окурок подалее от себя и сразу же принялся крутить новую цигарку.