— С ним? — повела Стеша глазами на приземистого, старчески морщащегося Штепана и протестующе замахала руками.
Она позабыла, с чего начались шутки об этом свидании. Ей просто забавно было глядеть, как Янош изображал ожидание, а Штепан кивал головой и соглашался. Потом только до нее дошел обидный смысл шутки со свиданием и потерянными подштанниками. Стеша оттолкнула Яноша и выбежала из барака.
Но на Яноша она не рассердилась: он так забавно показывал, как парень собирался на гулянку!
В лагере часто веселились. Стеша с нетерпением ждала того дня, когда надо было ехать за бельем и отвозить чистое. С выездом из дому для нее будто кончалось тюремное сидение и начиналась свобода, от которой беспокойно билось сердце. Очкастый Коплениг играл на губной гармонике. Говорили, гармонику он сделал сам — на все руки мастер. Постоянно играл что-то хорошее, иногда грустное, но и веселое. Штепан рисовал лица. Ну в точности бывает похоже, только прибавлено что-нибудь смешное. Сазадошу Кодаи он рисовал одинаковой длины шпоры и нос. Свое лицо изображал из двух подушек, носика чайника, подковы и облезлой щетки. К Стеше он относился бережно и рисовал только одни ее глаза. Бывало, вся бумага, сверху донизу, изрисована ее глазами.
Янош красиво пел песни. Голос у него низкий, негромкий, похожий на голоса богобоязненных церковных хористов. Слов его песен она не понимала. Очень часто в них звучало одно — «серелем». Бывало, в тот момент, когда Янош что-то пел с этим словом, он закрывал глаза и грустно опускал голову.
— Серелем — это любовь, — пояснил он однажды.
Стеша залилась краской: ей подумалось, что про «серелем» он поет для нее. Даже страшно стало, как это может быть. Отец пугал:
— Не разевай рот, то все обман и грех!
А Катерина как-то сказала:
— Страшно мне за тебя: дура ты, как я была.
И Стеша испугалась. Но испуг не мог остановить ее. Понадобилось что-то другое…
Может быть, на его родине осталась девушка, по которой он скучает и поэтому поет так часто песни про «серелем». Она стала избегать встреч с Яношем. Белье его отдавала Штепану и сразу же убегала, ссылаясь на занятость по дому. Убегая, все же ждала, когда Янош позовет:
— Стешше — степпе!..
«Степпе» на их языке — степь. Янош не находил разницы между «стешше» и «степпе», говорил, что это почти одно и то же, что он впервые встречает девушку с таким именем.
— Стешше — степпе!.. — вдруг услышала она за спиной его голос.
Обрадовавшись, вела себя сдержанно, не забывая слов Катерины и поступая, наверное, так, как поступала в молодости ее мать, мать ее матери, все девушки ее возраста во все времена. Янош не заметил сдержанности — он был таким же. И это легко вернуло ее к прежнему. Она снова стала бывать у них.