— обвинения могут последовать самые неожиданные. Десять килограммов золота в слитках и два десятка брошек и браслетов — улика достаточная, чтоб объявить «врагом революции» и поставить к стенке. Оставить все и скрыться? Об этом не может быть и речи: Лиликов не выпустит его. Дитрих сунул в брючный карман браунинг, набросил на плечи полушубок и решительно вышел.
— Господи, помоги же нам хоть один раз в жизни, — прошептал побелевшими губами Фофа.
Вдруг что-то зашуршало. Фофа часто засеменил босыми ногами. Из-под стола выскочила мышь, метнулась под кровать и исчезла. Фофа облегченно вздохнул.
— Что же будет теперь…
Лиликов явился к путевому мастеру — постарался он обдумать происшедшее — не чайку похлебать. Он — зол. Арестует всех и поведет на объяснение к шахтам… Надо было убегать подальше, в Екатеринослав, к жене. Оставить Дитриха. Что-то ему нужно от него… Весь век одно и то же: служи, выполняй поручения, угождай. А жизнь теперь иная — надо подумать и о себе.
— Дитрих взял браунинг… — прошептал Фофа и стал вспоминать молитвы: — «Да святится имя господне, Христово, пречистое…»
Память на молитвы слаба: Фофа был безбожником.
Опять зашарудела мышь. Фофа замер, ожидая, пока она появится. Испуганный, он хотел видеть существо, живущее в постоянном страхе. Мышь выглянула из-за ножки кровати, дрожа всем тельцем. Затем выбежала и остановилась, услышав, наверно, как учащенно бьется сердце у Фофы. Неизвестно, что она искала. Фофа ждал, куда она пойдет. Потом пошевелил пальцем, и страх опять метнул мышь под кровать. Фофа улыбнулся.
— Будь что будет… — прошептал он, успокоившись.
…Дитрих мельком взглянул на жавшуюся к печке девчонку, а потом быстрым, но внимательным взглядом окинул высокого, рукастого шахтера, стоящего рядом с ней.
— Здравствуйте… — поздоровался Дитрих, проходя в глубь комнаты.
Никто не ответил.
— Мы тут побудем до утра, — сказал Трофим Стеше. — Ты ступай к себе на кухню.
Стеша взглянула на него испуганно.
— Ничего, не боись, я буду наведываться, домового гонять, — умиротворенно и даже ласково сказал Трофим. — Пойдем, я провожу.
Стеша покорно поднялась. Проходя мимо Дитриха, она прижалась к отцу.
— Ну, да что! — проворчал Трофим, ведя ее к двери. — Ох-ха, мороз…
— Отчаянная девчонка, — неопределенно произнес Дитрих. — Я мужчина — и то бы не решился выйти в такую пору из дому…
Лиликов не ответил. Он возился с самокруткой, аккуратно подбирая просыпавшуюся на потертые брюки табачную крошку. Отогревшееся с мороза и ветра костлявое лицо его пылало.
— Не утихает пурга, — не выдержав молчания, сказал Дитрих.