На лестничной клетке Саша притормозила и неуверенно протянула руку к звонку.
Все было не так. В подъезде недавно сделали ремонт, выкрасив панели в синий цвет, заштукатурили плешь на потолке, побелили стены. Никиткина дверь тоже оказалась новой, из хорошего железа с панорамным глазком, а вот звонка по-прежнему не было. Саша прислушалась. На уровне вибрации из-за дверей донеслись грохочущие басы и вой гитар. Она облегченно вздохнула и постучала.
Басы смолкли. Саша постучала еще раз, услышала шаги, а затем в глазке мелькнул и исчез свет. Дверь бесшумно приоткрылась.
— Привет, — хрипло сказала Саша.
Никита, сильно загорелый, почти незаметный в темноте, кабы не ядовито-зеленая майка, дернул плечами и весьма прохладно ответил:
— Привет.
Возникла неловкая пауза, а затем Саша неуверенно произнесла:
— Можно войти?
— А, ну да, входи, конечно.
Его тон был неприветливым. Никита посторонился, пропуская ее в квартиру, закрыл за ней дверь и, прислонившись к стене, молча ждал, пока она снимет пальто и пристроит его на вешалку, не сделав ни единого движения, чтобы помочь. Саша, привыкшая к его политесам, слегка поджала губы, а затем, напомнив себе, что пришла в качестве просительницы, посоветовала не обращать внимания на его недружелюбный вид.
— Отличный загар, — похвалила она.
— Спасибо, — кивнул Никита и мотнул рукой в сторону гостиной, мол, проходите, гости дорогие. Саша, недолго думая, прошла.
В гостиной, оставленной в прошлом году с боем, слезами и истерикой, все было так же… и не так. Мебель осталась прежней, но кое-какие детали добавились или исчезли. Прежде всего (Саша заметила это в первую очередь) пропала их совместная фотография, большая, стильная, на которой они, обнявшись, хохотали под дождем. На ее месте висела картина: осень сочными грубыми мазками, кажется Париж, а, может, какой-то другой город, пара под зонтом черными силуэтами, разбросанные желтые и красные листья. На полу у окна стояла гигантская ваза, покрытая черным лаком, на которой то ли выгравировали, то ли выцарапали сложный орнамент со слонами и дивными птицами. Рядом с вазой притулился дешевый столик из Икеи, а на нем — клетка, в которой щурился проснувшийся волнистый попугайчик небесно-голубого цвета. В квартире было как-то непривычно, почти стерильно чисто, что Никите, в общем-то было несвойственно, и только под клеткой попугая на полу валялась шелуха от корма да несколько легких перьев. Саша изобразила интерес, наклонилась над клеткой, едва сдержавшись, чтобы не провести пальцем по столу на наличие пыли. Порядок явно был наведен женской рукой, и это наводило на невеселые размышления.