Он встал со скамейки и, машинально отряхнув рукой брюки, поплелся, куда глаза глядят. Совсем скоро ноги привели его к «Яме», так назвали эту пивную москвичи-старожилы. На удивление, очередь там оказалась совсем небольшой, и Богдан, взяв чекушку водки и два бокала пива, наполовину заполненных пеной, отошел к столику возле окна. Сделав два глубоких глотка, он облегченно вздохнул.
— Завтра поговорю с Георгием Аксентьевичем, — решил для себя Богдан. — Как он скажет, так пусть и будет. Посчитает нужным ликвидировать — значит, так тому и быть, оставят на службе — значит еще поживу.
Допив второй бокал, он закурил папиросу и вышел на улицу. Через час он вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом.
Инге вышла ему навстречу и, потянувшись к нему всем телом, чтобы поцеловать, вдруг сразу отпрянула назад.
— Тебе противопоказано жить в Москве. — Помахав ладонью возле носа, произнесла она. — Ты очень быстро превращаешься в русского.
— А я и есть русский. — Огрызнулся Сташинский. — Мне в Германии надоело быть немцем. Я могу хоть здесь почувствовать себя тем, кем есть на самом деле?
— Да-а, — протянула Инге, — А кто в Германии меня учил хорошим манерам, читал стихи Гейне и Шиллера? Возил в Дрезденскую галерею? Или все это была только игра? Тогда кем ты был, немцем или русским? И даже, находясь в России, русским ты себя никогда не называл, а гордился тем, что украинец. Откуда тебе это двуличие?
— Все это было в прошлой жизни, забудь. — Буркнул в ответ Богдан и поднес указательный палец к губам. — Дорогая, давай лучше пойдем, прогуляемся, доктора рекомендовали тебе больше бывать на воздухе.
Инге по виду мужа поняла, что он не настолько пьян, как хочет казаться и, вспомнив о подслушивающих устройствах в квартире, стала молча собираться на улицу.
Не глядя на Богдана, она следом за ним спустилась по лестнице и лишь, когда они оказались во дворе, произнесла:
— Богдан, я так больше не могу. Мне надоело жить, как на сцене, зная, что каждый наш разговор становится достоянием гласности. Мне надоела это неопределенность, надоела эта страна, я устала жить в страхе и хочу домой. С меня хватит, я сыта вашим социализмом и вашими шпионскими играми.
— Инге, я должен тебе сказать одну очень неприятную новость. — Сташинский взял ладони женщины и поднес их к своим губам. — Тебе разрешили выехать рожать в Германию, но мне запретили выезд за границу на семь лет.
— Что-о? — не поверила своим ушам Инге. — Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться?
— Ну что ты, дорогая, нас никто не заставляет разводиться. — Попытался улыбнуться Богдан, но улыбка оказалась больше похожа на гримасу боли. — Просто ты должна смириться с тем, где я работаю и после рождения ребенка вернуться в Советский Союз.