— Что-то случилось? — мимоходом, без видимого интереса спросил он у швейцара, наблюдавшего за людьми, толпившимися возле редакции.
— Кажется, плохо человеку стало. Говорят, сердце. — Равнодушно пожал плечами тот, поправляя поношенную форму. — Скорая его уже увезла.
— Бедняга, — буркнул в ответ Сташинский и направился на железнодорожный вокзал, где первым же экспрессом отправился во Франкфурт-на-Майне. В поезде он не мог сомкнуть глаз, хотя моральная и физическая усталость давала о себе знать. Но как только он смыкал веки, перед глазами сразу же, как из тьмы возникало лицо Ребета. Во Франкфурте, он переночевал в отеле «Интернациональ», после чего утренним рейсом компании «Бритиш Юропиэн Эйруэйз» вылетел в Берлин. Сидя в салоне самолета, он листал местные газеты и неожиданно увидел небольшой некролог, следующего содержания:
«Сенат Украинского свободного университета, весь научный мир и украинская общественность с глубоким прискорбием сообщает, в субботу 12 октября 1957 года в 11 часов неожиданно от сердечного приступа ушел в вечность профессор Лев Роман Ребет, талантливый украинский ученый и незаменимый деятель в области украинской культуры. Похороны состоятся в среду 16 октября в 14 часов на кладбище Вальдфридгоф в городе Мюнхене».
Отложив газету в сторону, Сташинский откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, про себя произнес: «Неужели я это сделал».
Вернувшись в Берлин, Богдан отбросил все свои душевные сомнения. Когда-то давно, можно сказать, еще в прошлой жизни, когда Богдан учился в Киевской школе КГБ, один из преподавателей говорил им, молодым курсантам:
— Вы будущие профессионалы, а это значит, что ни от настроений, ни от угрызений совести зависеть не можете. Получили задание — думайте только об одном, как его выполнить и больше ни о чем другом вы думать не должны. Есть такое понятие, как «производственная необходимость». Если нет другого пути решения проблемы, как лишить жизни того или иного паразита, вы обязаны это сделать, и палец на спусковом крючке у вас не должен дрогнуть в самый последний момент. Помните о главном, ликвидация врага — это не убийство и не преступление. Это защита, защита человека от изверга.
От этих воспоминаний Сташинскому легче не стало, однако именно этими словами он пробовал найти себе оправдание. Он пытался убедить себя в том, что выполнил свое первое задание, как профессионал и это был его первый успех на поприще ликвидатора. Тогда, сразу после ликвидации Ребета, ему сложно было себя переломить, но спустя двое суток, он постепенно начал ощущать себя по-новому. Теперь он уже не был безликим рядовым разведчиком, собирающим малозначительную информацию, он почувствовал силу той неограниченной власти, когда от имени государства можно карать преступников, лишая их жизни, при этом, не ожидая возмездия за свои деяния. Это было ни с чем не сравнимое ощущение власти и силы, недоступное и непонятное многим простым людям.