— Мы с Тамарой уходим. Так надо…
— Ваня, куда?
— Не знаю… — глухо ответил он, обнимая меня. — Всего хорошего!
Ушел… увижу ли когда?..
На второй или третий день после ухода мужа и Тамары Межигурской И. Н. Клименко позвал меня во двор.
Иван Никитович остановился возле сарайчика, в котором сонно похрюкивала большая свинья. Заглядывая в сарайчик, старик недоуменно бормотал.
— Ну как ее вести? Корову обмотал веревкой за рога и веди. А эту как? А ну, поднимись, — шлепнул он свинью по спине. — Привяжем тебя сейчас за ногу, а ты, Галина, мани ее хлебом, — и он протянул мне большой кусок душистого хлеба. — Только скорей. Светает уже. А нужно, чтобы нас никто не видел.
В балку мы спустились благополучно. У входа в первую шахту свинья с разбегу влетела в лужу и развалилась в ней. Я чуть не плакала от злости. Мечтала о подвигах, а здесь… И схватив вилы-тройчатки, стоявшие у стены возле входа в катакомбы, кольнула ими Машку. Кое-как загнали ее в шахту. Наступил рассвет.
Невольно оглянулась на выход, прощаясь со свежим воздухом и солнечным теплом. С каждым шагом темнота все больше окутывала нас, становясь непроницаемой. Из глубины катакомб повеяло могильным холодом, затхлостью склепа. Осторожно переступая, я беспомощно шарила руками, пытаясь найти опору. Иван Никитович зажег лампу. Свет всполошил стаи летучих мышей. Сорвавшись с потолка и стен, они противно скрипели, проносясь над нами.
С каждым пройденным шагом температура все более понижалась, холод невольно заставлял поеживаться. На каждом шагу все новые и новые ответвления, идущие в разные стороны, высокие и низкие потолки, казалось, вот-вот осядут многотонным обвалом. На дороге глубокие выбоины от колесной езды, кучки перегнившего конского навоза… И могильная тишина… Чем глубже спускались мы, тем удушливее становился воздух. Появился звон в ушах.
— Осторожнее! Возьми влево. Направо глубокий водяной колодец Бабия, — предупредил меня старик. Резко отшатнувшись, больно ударилась о стену узкого штрека. — Сейчас сбойка, — продолжал Иван Никитович, — нужно ползти.
Сбойкой оказался узкий перелаз из одной шахты в другую. Проползли его и очутились в другой заброшенной выработке с высоким потолком, широкой штольней. Но после двух-трех поворотов штольня начала суживаться, кровля все более понижаться. В некоторых местах пришлось идти согнувшись, пробираться через обвалы и нагромождения из камней.
— Это я повел тебя самой короткой дорогой, — пояснил мне Иван Никитович, ловко перелезая обвалы и перемычки из бута 1.
Наконец, мы вышли на ровную, свободную от завалов дорогу. Я заметила кое-где кучки свежего лошадиного помета.