— Надо ехать, пока анестезия действует.
Я откинул полотенце, слизнул выступившие кое-где бисеринки крови. Помог Машке одеться.
Утром она позвонила из школы.
— Как ты? — нервно спросил я.
— Ничего, сидеть только больно. Анька спрашивает, что со мной, я сказала, что отец побил. Она в шоке.
— Хорошо, много только не болтай. Раньше времени шум нам не нужен.
— Хорошо. И душ, конечно, вчера — просто инквизиция. Я помыться не смогла.
— Сегодня постарайся. Завтра приходи на квартиру, я буду ждать.
— Угу.
— Ну, пока. Целую.
— Пока. Подожди!
— Да?
— Я тебя люблю.
— Я тоже тебя очень люблю, солнышко.
— Мы ведь победим? Ты ведь меня заберешь?
— Не бойся, заберу. Скоро на море поедем.
— Пока.
— Пока, Машунь. Подожди!
— Что?
— Постарайся пару двоек получить. А то и бить тебя не за что.
— Ну, двойка не пятерка, это запросто. А по какому?
— По любому предмету.
— О’кей, целую.
Я засмеялся,
— Я люблю тебя, солнышко.
На следующий день я старался не попадать по поврежденным местам. И у Машки пострадали плечи и ноги.
В третий раз Машка легла на спину.
— Давай спереди. Там болит все.
Я испуганно затряс головой.
— Нет, это вообще невозможно. Если по ногам только.
Я накрыл ее сложенным в несколько раз одеялом, чтобы случайно не попасть, куда не надо.
Когда экзекуция закончилась и Маша начала одеваться, я с изумлением увидел, что ее чуть приподнимающиеся над кожей груди соски явно были затвердевшие. Где-то далеко впереди замаячили кожаные трусы и лифчик, наручники и плетка.
Боже! Так, наверное, мазохизм и формируется, — испуганно подумал я.
— Все, Машунь, больше не надо. Этот кошмар закончился.
— Слава богу, я бы больше и не выдержала, наверное, — Маша прижалась ко мне. — Все спрашивают, что со мной. А он вообще решил, что у меня месячные начинаются. Прокладки купил.
— Заботливый, — сказал я.
Маша промолчала.
— Тебе его не жалко? — спросил я.
Машка пожала плечами.
— Он ведь меня не отдаст?
— Нет. Я с ним разговаривал. Не отдаст.
— А что с ним могут сделать?
— Могут в тюрьму посадить.
— За то, что он меня бьет?
— За это — не уверен. Но если у него найдут нашу сахарную пудру, то точно посадят.
— А что такое сахарная пудра?
— Наркотик.
— Ух ты! А откуда у тебя наркотик?
— Торговал когда-то.
— Так ты преступник? — удивленно воскликнула Маша.
— Был когда-то, — кивнул я. — А теперь, наверное, снова буду.
— Ну, ни хрена себе! Круто! — Машка явно была поражена. — А что же делать? — спросила она.
— Можем обойтись без наркотиков, но тогда не сто процентов, что тебя снова отдадут мне.
— А с наркотиками сто процентов?
— Да, — кивнул я. — Но папу твоего посадят в тюрьму.