Когда братья Морозовы возвратились из школы, на двор опустились тяжелые осенние сумерки, а потом врезал проливной дождь. Стараясь попусту не шуметь, снимая ботинки в прихожей, Кирюха отправил брата в ванную мыть руки, а сам прошел в комнату к матери.
Мамка лежала на кровати навзничь и Кирюхе показалось, что она не дышит.
— Ма! — кинулся он ей на грудь. — Мамочка!
— Господи боже ты мой! — подскочила мать. — Чего стряслось-то, оглашенный?!
Из Кирюхиных глаз в три ручья брызнули слезы, он уткнулся матери в грудь и стал беспрерывно и натужено всхлипывать.
— Да ты чего? Случилось что ли чего? А где Андрей, что с Андреем?
— Да ничего, руки он моет, все нормально, — не поднимая головы хлюпал в одеяло Кирюха. — Все нормально, мамка, ты только не умирай. Пошли бы они все к черту! И Лизка со своей благополучной семьей, и этот ее Джерик, и все. И все игровые приставки, компьютеры, «Макдоналдсы»… Главное, ты не умирай!
— Перетрудился ты у меня, сынок, — разглаживала Кирюхины волосы мать, — а умирать мне ни к чему, завтра у вас выходной. Я выздоровела, Кирка, сегодня у врача была, говорит, практически здорова.
— Правда? — заулыбался мокрющими от слез глазами Кирилл. И тут же посерьезнел: — Нет, ты еще пару дней дома посиди, не случилось бы осложнений после болезни. А мы еще дня два-три с Андрюхой повкалываем. Правда, Андрюха? — обратился он к появившемуся из ванной младшему брату.
— Законно, — серьезно ответствовал Андрей. — Мам, поесть бы чего.
— Сейчас, мои хорошие, бегу.
Она вытерла ладошкой все еще мокрое от слез лицо Кирюхи и крепко его поцеловала:
— Вырос ты у меня, сынок, совсем вырос.
Он так часто рисовал на бумаге висельников, выстреливающие пистолеты и шрамы на запястье, что впоследствии стал побаиваться самого себя.
«Скажите, как пройти к метро?»
Девушка, милая девушка с длинной косой… Господи, он и ее испугался!
Только немножечко приняв вовнутрь алкоголя, он еще как-то распрямлялся, начинал говорить, рассуждать, даже строил какие-то планы на завтра или на понедельник, ибо был уверен, что новую жизнь целесообразнее всего начинать именно с понедельника. В понедельник он покажет девушке дорогу к метро, в понедельник он позвонит, в понедельник он стукнет кулаком…
А понедельники шуршали, как осенние листья под ногами, понедельники навязывали ему свои правила, тем самым пугая и возвращая его снова к висельникам, шрамам и несуществующим пистолетам.
Мир несовершенен, — философствовал он, — поэтому жизнь несовместима с рассудком.
Но не застрелиться, не повеситься, даже спиться он был не в состоянии, и продолжал, продолжал и продолжал… Тягомотина длинною в жизнь.